обозреватель
Как известно, новое — это хорошо забытое старое. Без малого сорок лет назад СССР сделал "жест доброй воли". Так появилась декларация 1956 года с ее девятой статьей, где остров Шикотан на старый манер еще назывался Сикотаном. Эту статью знает наизусть каждый, кто занимается изучением отношений Москвы и Токио, однако широкая публика ни в России, ни в Японии, наверное, уже не помнит. Японское руководство, впрочем, тот жест Москвы так и не оценило, продолжая упорно требовать не два острова, а четыре. Последующие попытки решения территориального спора, в ходе которых стороны перебрали все возможные варианты, которые, казалось бы, только можно было придумать, напоминали верчение дипломатического "кубика Рубика". При этом вариант, предложенный в декларации 1956 года, в ходе многолетних дискуссий отошел на второй, если не на третий план. Каждая из сторон негласно считала его для себя "вчерашним днем".
Москва стала вести дело к тому, что не нужно вообще ничего японцам возвращать — они и так должны быть заинтересованы в сотрудничестве с нами. Токио, в свою очередь, пытался взять Москву измором. Сменяющие друг друга кабинеты и премьеры были едины в том, что Москва должна отдать или если не отдать немедленно, то хотя бы признать факт принадлежности Южных Курил Японии. Но только непременно всех четырех островов, на которые в 1945 году высадились советские войска, выселив оттуда японцев. Потому что для Токио обретение островов важно прежде всего не в практическом, а в морально-психологическом плане — как факт "восстановления исторической справедливости" и доказательство того, что после второй мировой войны Япония наконец-то обрела не только колоссальный экономический вес, но и огромное политическое влияние в мире. В итоге коса из высококачественной японской стали нашла на крепкий, как дальневосточные скалы, российский камень.
Все это необходимо учитывать, чтобы понять принципиальное отличие нашего территориального спора с Японией от успешно разрешенного территориального вопроса с Китаем. Велик соблазн представить ситуацию в том духе, что, дескать, полюбовно договорившись с китайцами, теперь точно так же быстренько договоримся и с японцами. Но говорить так — значит либо наивно заблуждаться, либо лукавить. В практическом плане последнее предложение Москвы, являющееся ремейком идеи второй половины 50-х, абсолютно ничего не изменит. По той простой причине, что японцы, если только не упадет небо, на такой компромисс не пойдут. Тем не менее это предложение имеет для Москвы немаловажное психологическое значение. В споре об островах, который давно приобрел метафизический смысл, перейдя в спор жестов и символов, последний жест Москвы дорогого стоит. Продемонстрировав готовность к компромиссу, российское руководство дает понять, что оно сделало все возможное для решения проблемы. А то, что компромисс неприемлем,— это уже не наша проблема. Это уже другой вопрос.