гастроли танец
В культурном центре "Дом" выступил кенийский хореограф-импровизатор Опио Опач. В числе охочих до экзотики зрителей оказалась и ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Опио Опач, живущий в Париже уроженец Найроби,— специалист по трансформации африканского фольклора в современный танец. На его получасовую импровизацию под названием "Dilo" собралось человек сорок молодых людей богемного вида. Программка обещала "пробуждение к жизни мира кочевых племен Восточной Африки". Пробуждение началось в темноте.
Сквозь мрак пробился тусклый луч — глазам предстала рельефная мускулатура африканских плеч и рук, согнутых в локтях. Руки затряслись, как сложенные крылья общипанного грифа. Свет погас. В следующем эпизоде кенийца можно было рассмотреть в полный рост: приподнятые ключицы, короткая шея, S-образный позвоночник, ноги, скрытые брюками песочного цвета. Господин Опач был погружен в себя, как настоящий колдун. В полной тишине он задрожал торсом. Дрожь была хороша — мелкая, мягкая, ритмически разнообразная. Фотограф Ъ оживленно защелкал затвором. Импровизатор вышел из транса и попросил не мешать священнодействию. Дрожь сменилась волнами. Они тоже впечатляли. Все тело артиста шло зигзагами: колени извивались в одну сторону, плечи — в противоположную, лопатки выписывали восьмерки, бедра — конусы, ребра — синусоиды. В кульминационный момент автор подпрыгнул и упал навзничь.
Во второй части сменился ритм — господин Опач затоптался триолями, замотал головой, затрепетал сложенными руками-крыльями, затряс кистями, а потом сел на корточки и уставился в зал. Наверное, так — недвижно и непроницаемо — столетиями сидели его предки, складывая свою мифологию камней. Следующий эпизод обозначал борьбу человека с потусторонними силами: господин Опач корчился в муках у белой стены, в то время как его деформированная тень пыталась затащить жертву за белую колонну (следовало понимать — за грань жизни). Эта эффектная сцена (художник по свету Кристоф Барньер) сопровождалась фонограммой неведомого африканского ритуала: слышались женское пение и звуки народных инструментов. Под прикрытием шума фотограф Ъ мужественно произвел серию контрабандных снимков.
Финал импровизации утверждал духовную силу человека и одновременно неизбежность небытия: автор раз тридцать подпрыгнул высоко-высоко — и тут погас свет. До поклонов зрители с минуту посидели в темноте — как раз было время подумать о тщете земного и величии непостижимого. Вспомнились, кстати, и тонкие люди, работающие в Фонде Форда и агентстве театров танца ЦЕХ, ведь именно благодаря им "пробуждением мира кочевых племен Восточной Африки" озаботились и москвичи.