Книги за неделю

Писательница Виктория Токарева задалась вопросом, есть ли у нее новые читатели. В недавнем телевизионном эфире она с философским спокойствием говорила, что, мол, давним поклонникам ее творчества уже ничего не надо, а нынешним молодым вообще ничего не надо. Позволим себе предположить, что это не совсем так, иначе для кого издан последний сборник повестей Виктории Токаревой "Птица счастья"? Во всяком случае, высказывание одного читателя там приведено: на переплете — цитата из поздравительной телеграммы Владимира Путина. Но в числе других читателей и те, для кого дебютный токаревский рассказ "День без вранья" скорее прекрасный образец старинной прозы, а фильмы "Мимино" и "Джентльмены удачи", одним из авторов сценариев к которым была Виктория Токарева, кажутся ближе к немому кино, чем к долби-стерео.

Последние годы писательница регулярно выпускает сборники рассказов и повестей. Чаще всего на переплете — фотоизображение наших современниц, их отрубленные головы как будто призваны гарантировать реалистичность и жизненность книги. Это при том, что писательница ранее славилась тремя вещами: сюжетными гиперболами, одновременно доброй и убийственной иронией в адрес героев, а также видимой простотой стиля, за которой пытливый читатель мог отыскать более сложные смыслы. Со временем ее герои стали больше нуждаться в сочувствии и все меньше в иронии. А гиперболичности стало достаточно и в самой что ни на есть реальной жизни. Вот Надька, главная героиня заглавной повести "Птица счастья", хочет быть как Джеки Кеннеди и ищет своего Онассиса с большим кошельком, но оказывается, что "надо самой становиться Онассисом. Оно вернее".

Каждой новой героине Виктории Токаревой удается лучше смекнуть, что к чему. Вот повесть "Своя правда": Марина уезжает из Азербайджана времен Карабаха в Москву, где вместо неустроенных детей и лагеря для беженцев находит наконец работу и приют у состоятельной дачницы. Марину автор сравнивает с готовым вытоптать все, но, в сущности, несчастным бизоном. А Надька из "Птицы счастья" — уже "волчица": "То ли она задерет теленка, то ли ее саму забьют кольями. Но азарт охоты... Но предчувствие победы...". Путь этой героини — через не очень приятное замужество, заграницу, скитание по мужчинам, потом возвращение в самую гущу новорусского бизнеса, через войну с чужими женами, воровство и шантаж к освоению дивного нового мира московской недвижимости. Живи Токарева в Америке — наверняка написала бы про Монику Левински, в Италии — про Чиччолину (если кто еще помнит такую). Автор завороженно следит за успехами своей Надьки. Взгляд автора приближен к материнскому, даже к бабушкиному: мол, как мы жили и как теперь, оказывается, можно. Такая героиня все равно возьмет свое, а автор может хоть как-то поучаствовать в этом, лишь немного одернув ее ироническим замечанием.

В продолжатели Виктории Токаревой некоторые готовы записать Андрея Геласимова. В новом романе "Рахиль" писатель, словно прислушавшись к мнению оппонентов, выбирает дробное повествование, чтобы небольшие эпизоды не слипались в единую массу. Свой композиционный ход он именует "романом с клеймами", ссылаясь при этом на иконописное искусство. Подобно тому, как главное изображение в иконе может обрамляться несколькими небольшими клеймами с отдельными сюжетами, Геласимов окружил своего главного героя, профессора-филолога Койфмана, массой эпизодиков. Вот беременная невестка профессора ворует продукты в магазине, за это ей грозит судебное разбирательство. Вот герой, еще школьник, со своими друзьями "лабает джаз", но родину при этом не продает. Вот, уже профессор, он болтает со студентами об Эдгаре По и Киплинге. Вот бежит от пытающегося его завербовать кагэбэшника. Но для пущей дробности автор еще сделал героя полукровкой и снабдил тремя жизнями, то есть тремя женами. Юный стиляга любит загадочную Любу, Вера рожает повзрослевшему герою сына, а стареющий профессор влюбляется в свою студентку. Но настоящей Рахилью, в мечтах о которой семь лет проходят как семь дней, оказывается все же первая любовь. Интересно, что в главные герои автор выбирает не более близкого ему по возрасту сына, а отца. Условно говоря, профессора, а не аспиранта или доцента, как, например, это сделал когда-то Михаил Пророков в эпическом филологическом романе "БГА", который во многом напоминает геласимовская "Рахиль". Кстати, не случайно сын с отцом в "Рахили" не разговаривают. Напряженное и так до конца и не произошедшее перевоплощение автора никак не могло сочетаться с раскрытием еще одного персонажа. За вторым зайцем автор не погнался, тут бы с первым разобраться. В результате в "Рахили" по сравнению с предыдущими произведениями явно повысился уровень аналитичности. Однако для читателя это долгое, с разглядыванием в лупу этих многочисленных "клейм", постижение главного героя все же тянется как семь лет, а не пролетает как семь дней.