После киевской премьеры АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ побеседовал с РОМАНОМ БАЛАЯНОМ.
— Вы — член двух союзов кинематографистов: украинского и российского. Почему не поехали на кинематографический съезд в Москву?
— Съезд, который решает только проблемы собственности, мне неинтересен. К тому же и Никита Михалков, и Рустам Ибрагимбеков — мои друзья, и я не хочу участвовать в их ссоре. Когда у нас на Украине кинематографисты скидывали Тимофея Левчука, я встал и сказал: "У меня к нему много претензий, но голосовать буду за него". Правда, помню и другую историю, еще более раннюю. Один режиссер выставил себя как альтернативную кандидатуру. Левчук спокойно сидел в своем кабинете, уверенный в победе. Председатель счетной комиссии пришел к нему и говорит: плохая новость, против вашего соперника проголосовало 380 человек. Левчук удивляется: что же здесь плохого? Ему говорят: но на съезде всего 360. И тогда глава Союза изрекает: "Так будет с каждым, кто пойдет против народа".
— Выходит, вы — консерватор, не любите перемен?— Если бы я видел альтернативу, настоящего нового лидера и в Киеве, и в Москве, я бы боролся. А мои коллеги могут подтвердить, что мое мнение иногда способно заметно повлиять на людей, даже повернуть их. Проблема в том, что такого лидера я не вижу. Кроме того, очевидно, что творческие союзы обречены умереть: то состояние, в котором они пребывают,— это затянувшаяся агония, жизнь после смерти. В Москве какие-то движения со стороны деятелей культуры еще имеют смысл, потому что там есть несколько десятков артистов, на которых выросла политическая номенклатура и которых считают кумирами. На Украине таких людей намного меньше. Если же новые лидеры появятся, надо создавать новую организацию, с другой структурой, привлекать в нее современных бизнесменов. А традиционные союзы должны стать профсоюзами.
— А есть ли новые лидеры в творчестве — в России и на Украине?— Мне, как представителю "пожилой" режиссуры, как раз очень не хватает молодых шедевров, которые по идее должны были бы нас бесить, но в то же время подталкивать. Помню, как любил молодых Параджанов — это его и держало на гребне волны. Я смотрю модные современные фильмы: они профессиональны, но уж слишком пытаются выглядеть по-американски, особенно к финалу. А мы не американцы, не страна победителей, и финалы у нас совсем другие.
— Вам лично легко было перестроиться на новую систему продюсирования кинопроектов?
— Проблем с финансированием у меня не возникает, тем более что снимаю я редко. Но именно отсутствие проблем создает леность в организме. К нам, известным режиссерам, продюсеры уж слишком прислушиваются. А значит, они сами еще не вполне полноценные продюсеры. Мне, конечно, грех жаловаться на хорошее отношение, но, ей богу, иногда хочется госкиношного давления. Когда чиновники давали по десятку поправок, я делал кино лучше: так было и на "Бирюке", и на "Полетах". Редакторы говорили: у вас не выражено отношение к герою, я менял "клоун" на "подонок", но нередко вынужденные поправки придавали сцене неожиданный расширительный смысл. Игра с цензурой — это тоже была творческая работа. А сейчас — какие редакторы? Это в человеческом смысле хорошо, а не в двигательном. Помните, как в "Полетах" герой подбегает к мальчишкам и ударяет по мячу? Мне не хватает вот таких молодежных игр, разминки мускулов.
— А своим последним фильмом вы сами довольны?— По направленности он получился таким, как я хотел. По исполнению — многое недоглядел. Раньше, когда мои фильмы не принимало большинство зрителей, а критики хвалили, я гордился. Теперь оправдываюсь: "Знаете, фильм очень нравится зрителям, они даже плачут". Это слабина, я знаю, что осуществил свой замысел только на пятьдесят процентов. И знаю почему. Рустам Ибрагимбеков был далеко, сценарий нуждался в переделке, я сам начал его менять, а я все-таки не сценарист. И когда почувствовал, что "взрослые" линии расклеиваются, начал вытягивать "детские". Простой зритель это кушает. А профессионал видит швы. Если бы мне редактор сказал: "Переделайте то-то и то-то",— я бы с радостью сказал: "Конечно!"
— Но разве характер режиссера не предполагает упрямства и силы сопротивления?
— Да, безусловно. Я давно уже говорил, что, если бы у меня был характер Алексея Германа, я был бы режиссером лучше, чем Герман, хотя он и большой режиссер. Он знает, что каждый фильм — это, как говорила Раневская, "плевок в вечность". И на этом стоит. А я могу задумать кино в идеальном виде, но, когда дело доходит до съемок, это такая головная боль: кого-то надо уволить, наказать, а людей жалко. Зато в жизни я кое-чего добился. Ну конечно, не все заповеди досконально выполняю, и тем не менее последние десять лет стараюсь жить по внутренним моральным законам. Может быть, это давление кавказских гор. Если не можешь стать таким, как хочешь, сделай себя хотя бы таким, чтобы другим было с тобой приятно.