В прокат вышел фильм «Другое имя» — режиссерский дебют известного актерского агента Веты Гераськиной. Посмотрев этот, по словам продюсеров, «большой в плане бескомпромиссности» проект, Михаил Трофименков почувствовал себя юным Максимом Горьким.
Окутывающая героев зловещая бездуховность без затей изображается господством серого цвета в кадре
Фото: Vega Film
Окутывающая героев зловещая бездуховность без затей изображается господством серого цвета в кадре
Фото: Vega Film
Свои впечатления от одного из первых в России кинопоказов Горький, отец русской кинокритики, выплеснул на страницы «Нижегородского листка». «Вчера я был в царстве теней. Как странно там быть, если бы вы знали. Там звуков нет, и нет цветов. Там все — земля, деревья, люди, вода и воздух — окрашено в серый однотонный цвет… Это не жизнь, а тень жизни».
Казалось бы, что общего между люмьеровскими опытами и «стильным триллером» Гераськиной? Разве что серый цвет в гамме «Другого имени» доминирует, выгодно оттеняя объекты от Bvlgari, украшающие посланницу ювелирной фирмы Светлану Ходченкову. Но экранный мир — именно что царство теней, притворяющихся людьми и собаками. Нельзя не согласиться с продюсером Катериной Михайловой: «Драгоценности у нас настоящие, а вот жизнь — фейковая».
Шоколадные фабриканты Петр (Якоб Диль) и Лиза (Ходченкова) и их четыре гончие обитают в геометрическом, холодном вакууме. Очевидно, выморочность окружающей среды, как и немецкий акцент, с которым почему-то изъясняется Петя, символизируют бездуховность жизни миллионеров и фальшь супружеских отношений в мире чистогана. Ну, или, судя по интересу Петра и Лизы к боди-арту, естественную тягу к комфорту они принесли в жертву концепциям актуального искусства.
Когда действие переносится в комнату с почерневшими стенами, без подсказки и не догадаешься, что это последствия пожара. Может быть, дизайн такой. В конце концов черная-черная комната не менее и не более приспособлена для жизни, чем спальня или гостиная в супружеском особняке.
Пространство диктует актерскую психофизику. Все самые простые физические действия, которые совершают экранные персонажи, напоминают ритуалы какой-то изуверской секты. Неважно, дегустируют ли они с мрачно-патетическими лицами шоколадки своего производства или выносят к праздничному столу торт со свечками, все это совершается с многозначительностью, сначала загадочной, а потом пародийной.
Развеять экранную тоску помогает лишь то, что в какой-то момент просмотр фильма превращается в игру-угадайку: ну-ка, ну-ка, а какие еще фильмы любит Вета Гераськина.
Например, зачем вдруг в середине фильма Лиза попадает в ДТП? Ну, конечно, только для того, чтобы красиво погулять по экрану в гипсовом ошейнике и ортопедическом аппарате. Именно так демонстрировала свою странную сексуальность героиня Розанны Аркетт в «Автокатастрофе» (1996) Дэвида Кроненберга. Лизе друзья дома так прямо и говорят: дескать, как она похорошела в гипсе.
Зачем Петр забредает в ночной клуб, если не для того, чтобы камера полюбовалась красными отблесками на его фасаде: Гераськина, безусловно, любит фильмы Дэвида Линча с его мистическими притонами. При этом она трогательно невинна, когда требуется визуализировать некую абстракцию. Порочность — это чулки с подвязками, реальная жизнь — гопник с бутылкой.
В общем, жизнь богатых бессмысленна и невыносима, как музыка Станислава Шарифуллина: бульварную истину «трудно жить на свете олигарху Пете» считываешь мгновенно. Новость состоит лишь в том, что их жизнь еще и неуютна, и некрасива. И зачем только люди так мучаются, почему до сих пор не последовали примеру леммингов, восстановив явочным порядком социальную справедливость.
Долго ждать, когда богатые заплачут и заблюют в раковины, не приходится.
С первого же эпизода догадываешься о наличии в жизни Лизы не просто тайны, а Тайны. Скрытно от мужа, из каких-то гостиничных номеров, она общается по скайпу с некоей Улей (Катя Федина). Вскоре Уля, покинув виртуальную реальность, обоснуется в жизни героев, что, как несложно догадаться, ничего им хорошего не сулит.
Говорит Гераськина об Уле так, что своими словами и не перескажешь. «Уля — это многослойность, владение тайным знанием в условиях неразвитости личности, перемежающейся с красотой внешней». Многослойность — это да. Кто такая Уля — дочь она Лизы или не дочь, пассия или не пассия — и зачем совершает то, что совершает, не до конца ясно не только зрителям, но, кажется, и самим авторам фильма. Впрочем, избавила хоть кого-то из богатых от их мучений — и на том спасибо.