Издан перевод одного из ранних романов Джорджа Оруэлла "Да здравствует фикус!" (1936). Этому роману о бедности не очень везло: анафема деньгам и мещанским фикусам чуть не растаяла в воздухе. Началось с того, что издателя очень напугали "контрабандой" протащенные рекламные слоганы: остроумный герой Оруэлла так продвигал средство от потливости ног, словно на баррикады призывал. Уже на верстке все эти социалистические штучки пришлось из текста выкинуть — авторское восстание было подавлено. Дальше — больше: в начале войны часть тиража погибла при бомбежке. А позднее и сам Оруэлл не захотел "Да здравствует фикус!" переиздавать: он же не знал, что его имя будет ассоциироваться исключительно с "1984" и "Скотным двором". А вдруг он, Эрик Блэр, и останется в истории литературы таким же неудачником, как его же собственный герой Гордон Комсток, автор дебютного сборника "Мыши", так и не сумевший закончить многообещающую поэму "Прелести Лондона"? Уже в наше время историки литературы с такой самокритичностью писателя вроде как и согласились: истинным призванием Оруэлла 1930-1940-х была объявлена публицистика, романы этого времени тоже оценили, но пожурили за прямолинейность. То есть получилось, что принять "Фунты лиха в Париже и Лондоне" и "Дорогу на причал Виган Пир" и не оценить "Фикус" — почти как за достоевским "Дневником писателя" не заметить "Бедных людей".
Главный герой, 30-летний поэт Гордон Комсток, попробовал объявить деньгам настоящую войну. Он перестал встречаться с любимой девушкой, чтобы та не платила за него в трамвае. Он не стал принимать дружеских подачек — и взаймы брал только у несчастной родной тети. Принципиальный Гордон бросил прибыльную работу в одной "денежной помойке", отверг занятия рекламным бизнесом ("публика — свинья, реклама — грохот мешалки в свином корыте"). Устроившись скромнейшим смотрителем дешевой книжной лавки, он надеялся уединиться со своей новой поэмой. Но герою, "оскорбившему деньги", довольствовавшемуся дырявыми носками и плохо заваренным чаем, оказалось не так просто обрести покой. Самому Оруэллу тоже приходилось совмещать писательство с работой в книжном магазине — но все же он был побогаче Комстока. Возможно, эту разницу писатель и изобразил в отношениях бедного поэта и его друга-покровителя Равелстона. Равелстон тоже гневался на нищету, но уютные фунты в нагрудном кармане как-то всегда успокаивали его волнения.
Но самое главное, почему этот роман сейчас оказывается как нельзя кстати,— это история о совсем другой нищете. Вряд ли, конечно, "Фикус" повлияет на российские умы так же, как антиутопия о Большом Брате. Но в этом произведении, очень напоминающем развернутое стихотворение Саши Черного, есть еще одно важное литературное предостережение. Оруэлл не был первым, кто сатирически высмеивал нашествие дешевой массовой книжной продукции. Но падение литературных вкусов, изображенное в сравнении с человеческим падением, выглядело особенно ярко. Гордон из более-менее приличного книжного магазина, где "все же не водилось книг ниже Этель Делл и имелись даже сочинения Лоуренса и Хаксли", уходит в совсем безобразную лавку, торгующую "книжной плесенью". Герой перестает мыться и бриться, а публика начинает с особым рвением штурмовать полки с низкопробными "романами" — теми, у которых и ударение-то обязательно на первом слоге.
Недавний гонкуровский лауреат, известный французский писатель Паскаль Киньяр деньги не то что не проклинает — его роман катается в богатстве как сыр в масле. В "Лестницах Шамбора" Киньяр предпочел рассматривать человеческие страдания именно на изысканном золотом фоне: что ни герой — то миллионер или коллекционер. Фон получился так здорово, что главные герои, будь они как следует прописаны, все только испортили бы, поэтому и особой фабулы у романа нет. Кому нужна эта вульгарная писательская условность? Так, быстренько намечаются две линии: главный герой, коллекционер старинных кукол Эдуард Фурфоз не может забыть погибшую девочку, которую в детстве любил больше всех,— дочь миллионера Лоранс — и спустя годы переживает гибель любимого брата. А есть просто ощущение изысканной европейской жизни конца 1980-х, где женщина никак не может выбрать один наряд из миллиона. А мужчина тоже может так и не остановиться ни на одной женщине из тех, что он перебрал: "Франческа, Лоранс, Оттилия, Роза, Адриана..." Можно долго и с удовольствием иронизировать над самим коллекционированием ("'Покупаю! Продаю!' — этот вечный припев был так же уродлив и скучен, как артишоки Мориса Вламинка") и тем не менее предаваться этому занятию со всей страстностью.
Джордж Оруэлл. Да здравствует фикус! / Перевод с английского В. Домитеевой. М.: Текст, 2004
Паскаль Киньяр. Лестницы Шамбора / Перевод с французского И. Волевич. М.: FreeFly, 2004