— Каковы экономические последствия присоединения России к Киотскому протоколу?
— Положительные, но при условии, если Россия отнесется к Киотскому протоколу как к рыночному инструменту. Рынок парниковых газов глобальный. Сегодня он пришел в США, он есть в Канаде, в Евросоюзе, в Японии, и фактически все развивающиеся страны вовлечены в этот рынок. Сейчас мировой рынок разделен на три лагеря: это лагерь покупателей до 2012 года (Евросоюз, Канада и Япония) и два лагеря продавцов — развивающиеся страны, которые не взяли на себя обязательства, и страны с переходной экономикой, которые взяли на себя обязательства (это фактически Россия и Украина, потому что Евросоюз и все его новобранцы — это единый субъект рынка). Сегодня есть две конкурирующие модели рынка: "механизм чистого развития" (МЧР) и "проекты совместного осуществления" (ПСО). Оба механизма предусматривают инвестиции в энергосберегающие технологии развитыми странами, разница в том, что ПСО применяется исключительно к странам с переходной экономикой (Россия, Украина), а МЧР к развивающимся странам. А так как развивающихся стран--участниц Киотского протокола больше, чем "переходных", вопросы ПСО замыливаются. Между тем у нас есть масса возможностей монополизировать этот рынок.
— Каким образом?— Россия и Украина могут торговать квотами, то есть мы можем создать систему торговли. Развивающиеся страны не могут: по протоколу у них только проектная деятельность, причем по очень сложным процедурам. Понятно, что капитал потечет туда, где получать квоты будет проще. И для того чтобы соединить европейский и российский рынки, на самом деле нужна только воля, и больше ничего. Как мы напишем правила рынка сокращения парниковых газов, так он и будет функционировать. Можно привести объемы сокращения к объемам потребления выпускаемой продукции. Это легко будет сделать на энергетических предприятиях и в коммуналке, так как они выпускают монопродукцию, которая измеряется в киловаттах. У металлургов и транспортников это сделать сложнее. Рынок можно создать так, что часть субсидирования перейдет на рыночные рельсы. Если мы открываем этот рынок для западных компаний, то это еще одна статья субсидирования нашего бизнеса. Но субсидирование будет проходить не по сложной схеме оценки каждого отдельного проекта, а на основе рыночной системы, которая должна быть простой. Если сократил потребление топлива и, следовательно, выбросы парниковых газов, не имеет значения по какой причине, то сокращение можешь продать. Сегодня все говорят, что никто не учитывает наши лесные хозяйства. Так надо поставить задачу и к ней идти, а не шуметь по углам и конференциям о том, что нас обижают. Надо научиться правильно вести лесное хозяйство. У нас нет денег на то, чтобы людей научить эффективно использовать лес. У нас нет денег на контроль. Пожалуйста, есть источник денег — мировой рынок. Эти деньги придут не завтра, не послезавтра. Они придут в 2010 году, в 2011 году. Но этим надо заниматься. Причем денег государственных вкладывать практически не надо. Нужно нагрузить бизнес, и бизнес с удовольствием будет в это дело вкладывать деньги.
— С чего надо начать и чего вообще бизнес ждет от государства?— Начать необходимо с того, чтобы объявить: такой актив у государства есть. Его надо описать. Это первое. Второе: нужно разработать правила функционирования рынка. Мы уже разработали вместе с Финансовой академией и при участии Минэкономразвития эти правила. Все, кому мы их ни посылали, говорят, что документ хороший, но все равно ничего не выйдет. И третье. Государство должно провести тендер на выбор администратора рынка.
— Вы считаете, что на рынке должна быть саморегулируемая организация?— Конечно.
— Но в России пока нет закона о саморегулируемых организациях...
— Для того чтобы рынок заработал полноценно, потребуются и законы, и все остальное. Но пилотную фазу надо запустить. А после нужно сделать экологический кодекс, который предусматривает возможности рыночного регулирования экологии. И этот кодекс надо писать, это долговременная, тяжелая, кропотливая работа. У нас что есть? У нас есть понятие "нематериальный актив". По сути своей нематериальный актив — это право на что-то, что по нашему законодательству не может быть объектом сделки купли-продажи. Поэтому все видят большую сложность создания рынка выброса парниковых газов. Мы это обошли. Мы превратили нематериальный актив в финансовый инструмент.
— Этот финансовый инструмент будет собственностью государства?— Нет. Есть актив, который является собственностью государства, и на основании этого актива организация, которая выиграла тендер, выпускает внутренний инструмент, назовем его так: внутреннее установленное количество. И этот инструмент проходит первичное размещение в организациях, которые хотят добровольно участвовать на первом этапе создания рынка, по стоимости бумаги ставится на баланс у этих предприятий, по рублю, условно говоря. Дальше, когда предприятие по какой-то причине в установленный год перевыполняет обязательства, разницу может выставить на рынок, на продажу. Тот, кто не выполняет, может купить. Государство должно на основании двусторонних договоров с европейскими странами или двустороннего договора с Евросоюзом в целом сказать, что мы допускаем европейские предприятия на наш внутренний рынок и обязуемся конвертировать купленное обязательство на внутреннем рынке для предприятий Евросоюза в актив по Киотскому протоколу.
— Когда в России можно запустить рынок квот?— Его можно запустить в течение нескольких месяцев. Мы проводили переговоры с Марго Вальстрем — комиссаром ЕС по экологии, с предприятиями Ассоциации энергетиков Испании, с Ассоциацией металлургов Австрии, с итальянским правительством и с японцами. Испанцы, например, сказали, что как только кто-то из Евросоюза подпишет двустороннее соглашение о создании единого рынка с Россией, мы тоже подписываем. Итальянцы хотели подписать первыми, но это было до сентябрьской конференции прошлого года, года Андрей Илларионов фактически отказался от Киотского протокола. Потом эта работа сошла на нет. А вот Марго Вальстрем, приезжавшая в апреле этого года, сказала, что как только вы будете готовы к созданию внутренней системы торговли, мы тут же начнем их объединять.
— Значит, государство должно быть активнее?— Конечно. Например, создание того же регистра учета выбросов парниковых газов, который в принципе Россия должна была создать еще по конвенции ООН, но до сих пор не создала. Регистр должен быть двух уровней. Один регистр, который обслуживает сам рынок, а второй регистр, который ведет учет государственного актива — квот. Один регистр должен находиться в рынке, и он должен быть частью государственного регистра. Проблема в том, как организован регистр. Сегодня есть возможность сделать автоматизированный регистр: все данные будут поступать в автоматизированном режиме, причем сделать это возможно за счет рынка. Эти данные сначала будут поступать на рынок, и постепенно регистр, который ведет государство, будет расширяться. И, допустим, к 2010 году мы создадим полный государственный регистр.
— Вы не претендуете на государственную часть квот?— Нет. Государственный актив будет недвижим. А рынок, который может действовать уже с 2005 года, очень прост. Ведь задача России — не превысить выбросы по отношению к 1990 году, так? То есть чтобы разница между теми выбросами, которые осуществляются, и теми выбросами, которые установлены, сохранялась. Рынок будет действовать только за счет сокращений в бизнесе.
— Вы говорили, что этот рынок сможет привлечь и внутренние инвестиции. Как?
— Возьмем энергетику. РАО ЕЭС заинтересовано в том, чтобы ликвидировать старые станции, потому что они сегодня убыточны. С точки зрения РАО ЕЭС как коммерческой структуры, оно заинтересовано избавиться от неликвидного актива. Построить ликвидный актив не хватает денег. Альтернативой может быть малая энергетика. Понятно, что малая энергетика не может заменить большую, но малая энергетика хороша для населения. Каким образом РАО ЕЭС или "Русский алюминий" будут вкладывать деньги в малую энергетику? Если часть средств будет проведена через покупку сокращенных выбросов парниковых газов на внутреннем рынке, то для инвестора эти затраты должны относиться на себестоимость, а не в чистую прибыль. И это выгодно. Так мы настраиваем поток инвестиций в коммунальную энергетику, в коммунальное хозяйство. Сегодня получается, что все лезут в коммунальное хозяйство, но без инвестиций. А там без инвестиций делать нечего.