Покровительственное отношение судов к физлицам, традиционно считающимся слабой стороной в большинстве гражданских споров, не стоит воспринимать как само собой разумеющееся, выяснилось в 2021 году. Практика внезапно сменила курс с защиты физлиц-должников на подозрение их в недобросовестности и наказание за малейшие ошибки. Новые настроения могут повлиять на популярность ставшего за шесть лет привычным механизма банкротства граждан, полагает корреспондент арбитражной группы Екатерина Волкова.
Корреспондент арбитражной группы «Ъ» Екатерина Волкова
Фото: Алексей Фирсов, Коммерсантъ
Корреспондент арбитражной группы «Ъ» Екатерина Волкова
Фото: Алексей Фирсов, Коммерсантъ
Мы привыкли к тому, что в гражданских правоотношениях государство старается защищать людей как слабую сторону, в том числе помогая искать аргументы и положения закона. Так происходило и в спорах граждан с компаниями, и в банкротстве физлиц. Но 2021 год показал резкое изменение отношения судебной ветви власти к той части населения, которую можно назвать общим словом «должники».
Суды стали суровее в вопросах списания долга, прав финансового управляющего в отношении родственников должника, пресечения «банкротного туризма».
Цель ухода в банкротство для граждан очевидна — это легальная возможность списать непосильные долги. Очевидно и то, что механизмом в ряде случаев злоупотребляют. Предполагается, что суд защищает первых и наказывает вторых. Но риторика при этом может быть разной. Еще осенью 2020 года Верховный суд (ВС) разъяснял, что злостное уклонение от долгов не равносильно их непогашению «из-за отсутствия возможности, нерационального ведения хозяйства или стечения жизненных обстоятельств».
Но в 2021 году суды стали отказывать в списании долгов не только тем, кто был реально уличен в злоупотреблениях и обмане кредиторов, но и тем, кто просто не рассчитал свои финансовые силы, называя это «недобросовестным поведением должника, принявшего на себя заранее неисполнимые обязательства».
Некоторые суды прямо осуждали граждан с несколькими кредитами, подчеркивая, что они «не были жизненно необходимы». Вопросов к банкам, выдавшим новую порцию денег уже закредитованному человеку, не возникало. Отсутствие работы или то, что человек тратит новый заем не на погашение предыдущего, тоже могли трактоваться против должника. Придираться стали даже к выбору юристов: если человек повелся на рекламу «поможем списать долги с гарантией», его могли только за это признать недобросовестным.
В явно двусмысленных ситуациях подход судов стал гораздо строже. В марте ВС подчеркнул, что смена прописки накануне банкротства с высокой вероятностью говорит именно о недобросовестности должника, поэтому гражданин должен доказать обоснованность и объективную необходимость в переезде, судам же нужно тщательнее проверять доводы банкротов. То есть фактически в этом вопросе введена презумпция виновности. В ноябре тот же ВС разрешил финансовому управляющему получать сведения о недвижимом имуществе детей должника.
Только перечисленного было бы достаточно для вывода о том, что граждане утеряли расположение судов. Но в апреле уже Конституционный суд (КС) по делу Ивана Ревкова принял революционное решение, разрешившее продажу единственного жилья должника. Да, с оговорками, да, только «роскошного» жилья и в обмен на предоставление более скромного варианта, но считавшийся до сих пор неприкосновенным бастион пал. Позицию КС затем в целом поддержал ВС. Угроза потери единственного жилья стала реальной.
В глазах обывателя перемена отношения выглядит предательством, ведь среднестатистический гражданин так и остался слабой стороной.
И хотя КС подчеркнул, что принудительная замена жилья не должна быть «карательной санкцией» или «средством устрашения», у многих юристов есть большие опасения насчет применения этих позиций на практике.
Причем новый подход судов отнюдь нельзя назвать реакцией, например, на рост числа недобросовестных должников — по оценкам юристов, их доля как была, так и остается в пределах 3–5% от общей массы. Возможно, причина в возросшей популярности института персонального банкротства. За последние три года число граждан, признанных банкротами, выросло с 44 тыс. человек за весь 2018 год до 137 тыс. человек только за девять месяцев 2021 года.
Абсолютные цифры могли, безусловно, напугать и судей, и кредиторов до такой степени, что они забыли об исходной цели механизма. Между тем она состоит в том, чтобы дать человеку шанс освободиться от обязательств и начать с чистого листа, а вовсе не воспитать финансовую грамотность или наказать за промахи, наивность или безалаберность. Но если судебная система продолжит в том же духе, персональное банкротство, которому граждане, по сути, только начали доверять, может схлопнуться, толком не развернувшись.
