Дом культуры «ГЭС-2» открылся циклом под названием «"Cанта-Барбара". Как не поддаться колонизации?». Приглашенной звездой первого сезона выступил 43-летний исландский художник Рагнар Кьяртанссон, затеявший съемку русской версии старого сериала о красивой калифорнийской жизни. Он же выступил куратором одной из двух выставок, ради которых в «ГЭС-2» стоит побывать, и, возможно, не раз. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Сама идея переснять точь-в-точь почти сто серий «Санта-Барбары» с русскими актерами на русском языке может показаться чистейшим абсурдом, да еще в качестве инаугурационного события для такого роскошного культурного центра, как «ГЭС-2». Что общего между баснословно дорогой, выдающейся реконструкцией электростанции и воссозданием — тоже, впрочем, затратным — заурядного сериала?
«Санта-Барбара» важна Кьяртанссону тем, что отсылает к поворотному периоду в нашей новейшей истории: ведь не простое совпадение то, что премьера сериала на российском телевидении состоялась в тот же день, 2 января 1992 года, когда было объявлено о либерализации цен. Так началось лихолетье рыночных реформ, приведшее к массовому обнищанию, но и зарождению у нас того класса, жизнью которого во всех подробностях теперь можно было любоваться с экрана.
Не сказать, что это обращение к американской мыльной опере художественно притянуто. Кьяртанссон ссылается на эссе писателя и профессора Михаила Иосселя, опубликованное в журнале Foreign Policy, где он анализирует степень влияния «Санта-Барбары» на представления о хорошей жизни, на мечты и надежды, сформировавшиеся в наши 90-е. Этот контраст между реальной жизнью и той, телеэкранной, от которой трудно было оторваться, очевидно, сродни психологической травме.
Кьяртанссон берется ворошить забытое, вытесненное последовавшей «стабильностью», и через скрупулезное воспроизведение каждого кадра, каждой реплики «Санта-Барбары», выражаясь языком психологов, проговаривает эту травму. Не оттого ли отснятые эпизоды — их можно увидеть на мониторах на втором этаже «ГЭС-2» — кажутся одновременно и гомерически смешными, и постыдно жалкими. Конечно, комизма и нелепости добавляют русские актеры, вынужденные играть не столько по сценарию, сколько изображать игру американских актеров, ведь задача состоит в том, чтобы повторить телесериал точь-в-точь. В этом есть художественный подвох, фарс, отсылающий к нашим 90-м. Оказывается, уже невозможно даже в этих дотошно воссозданных декорациях и костюмах сыграть то, чем больше всего манила тогда «Санта-Барбара»,— свободу, которая, как пишет Иоссель, «для россиян… была пьяняще волнительным новшеством — огромным, изолированным и почти не познанным миром,— а для персонажей "Санта-Барбары" являлась чем-то само собой разумеющимся».
Ответ на вопрос подзаголовка цикла «Как не поддаться колонизации?» подскажут работы художников, собранные на двух открывшихся выставках. Первая — «В Москву! В Москву! В Москву!» — уже самим составом может показаться российским зрителям нетипично свободной, Кьяртанссон сравнивает ее с «квартирником». Тут масштабные работы, вроде инсталляции «Крах возвышенной чувственности: последний рубеж умопомрачительного, потрясного и суперского!» Магнуса Сигурдарсона — баррикады из вентиляторов, воздуходувок и подиумов,— шутливо отстаивающей право на посредственность, соседствуют с крохотными вещицами, вроде сентиментальной пастели Ингибьорг Сигурьонсдоттир с изображением ягненка, утешающего пастушку. Живописная серия из 144 картин, написанных Кьяртанссоном во время его участия в Венецианской биеннале (это все портреты одного мужчины в плавках, который в основном либо выпивает, либо валяется,— гимн праздности), перекликается с таким же количеством обрамленных в рамки монохромов, которые и искусством-то не назовешь — это палитра теней для век, разработанная для Shiseido визажистом Диком Пейджем, но очень уместная в контексте «Санта-Барбары».
И все же самое мощное впечатление производят работы самого Кьяртанссона, их тут несколько. Начать осмотр выставки лучше с его «Посетителей». Это одна из самых знаменитых работ художника, шедевр 2012 года, особенно понятный в пандемию. Девятиканальная видеоинсталляция, имитирующая дом, в каждой комнате которого одну и ту же песню играет музыкант, делает зрителя, блуждающего по комнатам, соучастником действа и создает ощущение, что все вроде и вместе, но в то же время порознь.
Другая выставка — «Я моторы гондолы разбираю на части», названная строчкой из песни группы «Мумий Тролль», подготовлена группой российских кураторов и выглядит более деловитой. Она исходит из того, что наши лихие 90-е в чем-то похожи на карнавал с присущей ему бесшабашностью и яркими перевоплощениями. Рефрен экспозиции — одежда: от изысканных дорогих костюмов петербуржца Кости Гончарова, выполненных в 1994 году для создания иллюстраций к роману Апулея «Золотой осел», до «трешевых» нарядов Александра Петлюры, собранных по блошиным рынкам. Но и в песенном угаре 90-х проглядывает возвышенное и трагическое. Художница Дженда Флюид (Антонина Баевер) «раскопала» автора многих хитов того времени Аркадия Славоросова: не случись рыночных реформ, может, он не стал бы поэтом-песенником чуть ли не для всех главных поп-звезд. Баевер перевела три его песни на английский и попросила с выражением прочитать эти стихи Алену Апину и Ирину Салтыкову, а текст песни Татьяны Булановой прочитала сама. Исполненные как стихи, с чувством, без музыки и на языке, родном для «Санта-Барбары», все эти «Он уехал прочь на ночной электричке» или «Ясный мой свет, ты напиши мне» оказываются куда более сильной лирикой, чем та, которая в свое время требовалась как антидот от перемен 90-х.