В Еврейском музее и центре толерантности проходит выставка режиссера-аниматора Юрия Норштейна и художника Франчески Ярбусовой «Снег на траве». Она приурочена к 80-летию самого признанного российского режиссера анимации, но впервые так детально знакомит с «закулисьем» его шедевров. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Едва переступив порог музея, зритель оказывается перед деревянным забором из настоящих досок — неровных, старых, грубовато сколоченных. Но он не кажется преградой, потому что тут же увлекаешься изображенным на нем: рисунки черно-белые и цветные, аккуратные и неряшливые, а еще стихи. Люди поодиночке и семьями, кошки, собаки, стайки детей, фигуры мальчишек, перелезающих забор, в общем, сцены из обычной дворовой жизни, какой уж нет, как и нет в Москве тех деревянных заборов. Эти доски привезли откуда-то из Сибири — останки разобранных построек. Внутри экспозиции — в нее можно войти с разных сторон — понимаешь уместность декорации: Юрий Норштейн вырос в таком дворе с деревянными домами и заборами как раз в районе Марьиной Рощи, где расположен музей. По словам режиссера, во многом из детских воспоминаний сложились образы его знаменитой «Сказки сказок».
За забором оказываешься в совершенно нетипичном для музеев пространстве. Уж на что в Еврейском музее, выставки которого часто ориентированы на семейный просмотр, умеют удивить экспозиционным дизайном, но тут он конгениален самим норштейновским шедеврам. Впрочем, в том, как картины, графика, эскизы и макеты к мультфильмам, рукописи соединяются с инсталляциями, фотографиями (тех же опустевших деревянных домов в Марьиной Роще перед сносом) или артефактами вроде старинного патефона со звуками танго «Утомленное солнце» и фигурками танцующих, которые кружатся на пластинке, чувствуется рука самих мастеров — Юрия Норштейна и его жены и постоянного соавтора Франчески Ярбусовой.
В этом зале, напоминающем лабиринт, смотришь не только по сторонам, но и вверх, где в огромном зрачке мерцает силуэт волчонка из «Сказки сказок», где по небу разлетаются треугольники писем, куда устремлены фигурки персонажей, виденных на заборе. И соединились здесь несколько сюжетов, включая те, которых не было на предыдущих выставках Норштейна.
Впервые так подробно показано творчество Ярбусовой, выступившей художником-постановщиком его мультфильмов. Ее книжные иллюстрации, как и семейные портреты, пейзажи, при всей их ясной и даже традиционной изобразительности производят поразительный эффект: так близко, подробно, но в то же время отстраненно написать мужа, себя, старый дом, засыпанный снегом, ворон на дереве — есть в этом оптика старых мастеров, явно цитируемых Дюрера или Брейгеля. В живописном плане Норштейн — полная противоположность: на выставке большая галерея его портретов 60–70-х годов с явными подражаниями Ларионову, Фальку, Лентулову. Энергией авангардного искусства напитан и его первый мультфильм «25-е — первый день», приуроченный к 50-летию революции, понятное дело, цензурированный, но даже при этом можно только изумиться тому, что в 1968 году мог возникнуть этот смелый анимационный микс под музыку Шостаковича, основанный на образах от Шагала и Петрова-Водкина до Малевича и Лисицкого.
Истории создания мультфильмов (экспликации, как и название выставки «Снег на траве», взяты из двухтомного сборника лекций Норштейна, ставшего библией для современных мультипликаторов) вроде бы и отдельный сюжет выставки, но в этом зале он ловко переплетен с живописным и графическим творчеством обоих. При этом антураж и все то, что выражено ахматовским «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», подчеркнутая рукотворность экспозиции и самих экспонатов переносят в то удивительное время, которое принято называть застоем.
Это ведь, как ни странно, оно, с его запретами и закрытостью страны, в определенной мере позволило художникам распознать в себе мультипликаторов. И в отличие от многих художников неофициального круга, вынужденных разрываться между официальной работой книжными иллюстраторами и «свободным» творчеством, паре Норштейн—Ярбусова удалось не просто сохранить творческую цельность, но и открыть анимацию совершенно новым смыслам, каким-то чудом обойдя идеологические установки. Одно дело — «Лиса и заяц» или «Цапля и журавль», все же созданные на основе привычных для мультипликации сказок с их «ложью-намеком-уроком». Совсем другое — «Ежик в тумане», где блуждания персонажа под стать Данте в «сумрачном лесу», да и большой вопрос, на этом или уже том свете в итоге встречаются Ежик с Медвежонком, чтобы считать звезды. (Примечательно, что на худсовете по мультфильму на вопрос о том, почему Норштейн взялся за работу по этой повести Сергея Козлова, он ответил именно цитатой из Данте: «Земную жизнь пройдя до половины…» — чем и убедил комиссию.) Или «Сказка сказок» — палимпсест воспоминаний и фантазий, с одной стороны, связанных с личной и даже советской жизнью, а с другой — под музыку Баха и Моцарта уносящих далеко от нее.
Норштейну удалось повернуть мультипликацию к взрослой аудитории, к серьезной литературе, к особому переживанию жизни, будто не различающему реальное и воображаемое, к новым рукотворным техникам создания фильмов (им посвящен отдельный раздел), да еще научить всему этому новые поколения российских режиссеров: «Оскар» Александра Петрова за «Старика и море» — во многом заслуга учителя. Для зрителя фильмы Норштейна и Ярбусовой — сами по себе чудо, но оказалось, что и погружение во все подробности того, как эта чудесность создавалась, совершенно ее не умаляет.