|
Стачка до точки |
 |
Как правильно лизать зад
Начало XX века в России проходило под знаком рабочего движения, и все политические партии перед ним заискивали, мечтая при случае встать во главе рабочего движения. За предреволюционные годы рабочие привыкли к тому, что чуть ли не любое антиправительственное выступление будет сразу же поддержано политиками, подобострастно глядящими в рот рабочим лидерам. Привыкшие ко всеобщему уважению рабочие организации рассчитывали на то, что в новых условиях он смогут решать вопросы большой политики. Правда, первый опыт был не особенно удачным. Сразу же после Октябрьской революции железнодорожный профсоюз "Викжель" попытался заставить большевиков поделиться властью с социалистическими партиями. Однако выяснилось, что с самодержавием бороться намного легче, чем с большевиками, именующими себя "партией победившего пролетариата". Большевики хорошо владели старинным принципом "разделяй и властвуй": среди железнодорожников без особого труда удалось найти тех, кто сочувствовал большевикам, и парализовать все действия "Викжеля" и других оппозиционных профсоюзов.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Большевики и после Октябрьской революции активно поддерживали выступления пролетариата, но только если он выступал в их поддержку |
Что съест инфляция
Поначалу большевики не скупились на подачки рабочим. На завоевание симпатий рабочих был направлен целый ряд законодательных актов, открывшийся Декретом о рабочем контроле. Рабочие получали право не только контролировать чуть ли не все действия администрации предприятий, но даже предлагать центральному правительству проекты законов.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Самыми грамотными рабочими, но несознательными пролетариями были трамвайщики и железнодорожники. Они поддерживали оппозицию, парализуя жизнь городов и всей страны |
Однако рост зарплат и льгот плохо сочетается с разрухой. Повышенные зарплаты и льготы мгновенно съедались инфляцией. Привыкшие решать свои проблемы при помощи митингов и массовых шествий рабочие снова вышли на улицы.
"Погибшим от сытой власти..."
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Советское социалистическое правительство не раз прибегало к зарекомендовавшему себя на службе буржуазии способу борьбы с забастовками — локауту. Помучившись без зарплаты, рабочие скоро складывали знамена и соглашались на все условия красных директоров |
Завод встал, а собравшиеся на митинг рабочие постановили немедленно переизбрать местный Совдеп, допустивший расстрел безоружных людей, и арестовать непосредственных виновников кровопролития. Однако реализовать эти решения не удалось, поскольку выходящие с завода рабочие были обстреляны красногвардейцами. В Колпино вошли броневики, на перекрестках установили пулеметы. О расстреле колпинских рабочих узнала вся страна, и митинги солидарности прошли на многих заводах.
Требования, которые выдвигали рабочие, властям понравиться не могли. Например, Путиловский завод полагал, что "требуется свободный ввоз продуктов без ограничения, устранение мероприятий советской власти, направленных к этому ограничению, свободный въезд и выезд из Петрограда, уравнение пайка с красногвардейцами и т. д.". А участники похоронной процессии несли венок, на котором было написано: "Жертвам голодным, погибшим от сытой власти".
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| На заботу партии и правительства в виде выгодных только администрации коллективных договоров, снижение расценок или увеличение объема работы за ту же зарплату трудящиеся в 20-е годы отвечали краткосрочными и, как правило, ни к чему не приводящими забастовками |
Если учесть, что на руках у населения находилось огромное количество оружия, а власти были не в состоянии обеспечить рабочим нормальную жизнь, можно было бы ожидать, что выступления рабочих приведут к скорому падению новой власти, однако этого не произошло. Дело в том, что в стране не существовало рабочей организации, способной объединить всех недовольных. К середине 1918 года пролетарские организации были уже прикормлены властью и развращены. "Профессиональные союзы,— писал современник,— были превращены просто в клубы бездельников, куда набилась всякая сволочь, которая не хотела работать, но во все вмешивалась, везде мешала и изо всех сил пыталась показать, что она — начальство и что хочет — казнит, хочет — милует". Нередко люди искали защиты от рабочих организаций у представителей власти. Социалист Г. Б. Струмилло, мечтавший возродить независимое рабочее движение, вспоминал, как однажды его вызвал начальник депо, в котором он временно работал. "Войдя в кабинет,— рассказывает он,— я увидел, что там стоят трое рабочих и о чем-то просят помощника. Как только я вошел, вошел и начальник депо, тут разыгралась следующая сценка. Все трое обратились к нему с просьбой защитить их от профессионального союза, говоря, что им от него нет житья, что ничего не помогает, что председатель Гусев берет у них взятки и все же их донимает и штрафами, и арестами, обходит их квартиры, вмешивается в их личную жизнь, пристает к их женам, дочерям... рассказывая это, один старик-рабочий тут же заплакал.
— Что вы скажете на это? — обратился начальник депо ко мне. Нужно сознаться, что я был ужасно смущен и потрясен всем слышанным. Но что я мог сказать, зная, что борьба с этим ни к чему не приведет, разве только к арестам протестантов? Он их отпустил, обещав переговорить с союзом, а меня он вызвал для того, чтобы показать мне иллюстрацию к тем разговорам, которые мы с ним вели, когда я в спорах с ним отстаивал необходимость профессионального движения и рабочих организаций".
Создать независимое рабочее движение не удалось, поскольку активистов сразу же арестовывали. А без общего руководства рабочие выступления в основном происходили в жанре "бабьих бунтов".
40 копеек бунта
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Наиболее активные забастовщики скоро оказывались на бирже труда, откуда безработные мужского пола могли попасть только на самую грязную и почти бесплатную работу, а женского — на панель |
В 20-е годы ежемесячно происходило 10-30 рабочих выступлений. Ход забастовок и требования бастующих были более или менее одинаковыми. Например, в 1928 году на Ленинградской текстильной фабрике имени Желябова происходило снижение расценок. Рабочих это, естественно, не радовало: они требовали, чтобы за каждые 100 м ткани они получали 6,42 руб., в то время как по утвержденным расценкам им полагалось 6,07 руб. Спор с начальством происходил столь эмоционально, что, если верить наблюдателям из ГПУ, два коммуниста-подмастерья решили, что в цехе начался пожар, и выключили два мотора, в результате чего остановилось 50 станков. Правда, продолжалась эта стихийная забастовка недолго: директору удалось уговорить ткачих приступить к работе, и простой 150 рабочих продолжался всего 12 минут. Однако на другой день волнения возобновились, но теперь администрация вела себя вполне грамотно. Она потребовала, чтобы рабочие выбрали комиссию из десяти человек, с которыми она готова обсуждать вопрос о расценках. Переговоры тянулись довольно долго и ни к чему не привели, но бастовать больше никто не собирался. На других предприятиях бастовали из-за заключения притеснявших рабочих коллективных договоров и увеличения количества обслуживаемых станков или машин.
Впрочем, иногда рабочим удавалось добиться выполнения своих требований. В том же 1928 году на Дугненском заводе треста "Гозачуплав" (Калуга) причиной конфликта стало то, что губернское начальство отказалось выделить средства, необходимые для восстановления и пуска завода, посоветовав рабочим поискать другое место работы. На созванном по этому поводу общем собрании было решено послать делегацию в Москву, причем в состав делегации по решению собрания вошли только беспартийные. Эта беспартийная делегация не только добралась до Москвы, но и добилась обеспечения завода топливом на несколько месяцев и финансирования ремонта оборудования. "Наши хозяйственники и профорганы,— говорили рабочие,— восемь месяцев не могли ничего сделать, а мы поехали и сделали то, что нужно". Однако в большинстве случаев конфликты развивались не столь цивилизованно. Например, на ленинградском заводе "Красный треугольник". Вот как описывалось столкновение рабочих с администрацией в отчете о конфликте: "На заводе производилась перетарификация главной слесарной мастерской, причем расценки на некоторые работы снижены в два-три раза. 13 января рабочий токарь Польской (член ВКП), поспорив с нормировщиками по вопросу о расценках, избил трех нормировщиков. Поступок партийца встретил сочувствие среди остальных рабочих. Отмечались разговоры о необходимости взять Польского 'под свою защиту' в случае привлечения его к ответственности. Отдельные рабочие (среди них член ВЛКСМ) заявляли: 'Надо бы каждому рабочему вооружиться железкой и дать по башке всем рационализаторам'".
Еще чаще беспорядки возникали на биржах труда. Государство охотно пользовалось тем, что деваться безработным некуда, и пыталось использовать их на самых тяжелых и низкооплачиваемых работах. Один из таких конфликтов произошел на ленинградской бирже труда 19 апреля 1928 года. Основной причиной конфликта стало откровенное хамство сотрудников биржи, которые говорили ищущим работы молодым женщинам: "Иди на Лиговку (один из центров ленинградской проституции.— 'Деньги'), там заработаешь". Но никаких конкретных требований участники беспорядков не выдвигали. Разогнав служащих, они разгромили помещение, разбили окна и поломали стулья.
Понятно, что бьющий окна и ломающий стулья пролетарий не представлял для властей сколько-нибудь серьезной опасности. Для того чтобы волнения прекратились, было достаточно изолировать зачинщиков и выполнить некоторые из выдвигаемых рабочими требований. Кого власти действительно боялись, так это независимых организаций, которые пытались возглавить рабочее движение.
Новое Кровавое воскресенье
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Те, кто подбивал рабочих работать меньше, а получать больше, были явными вредителями производства и подлежали немедленному аресту |
Антисоветские листовки активно распространялись примерно до середины 30-х годов. Так, например, в январе 1928 года в Москве, Ленинграде и на Украине появились листовки, призывавшие рабочих "требовать немедленного возвращения из ссылки и освобождения из-под ареста оппозиционеров". Призывая рабочих выйти на улицы, авторы этих листовок утверждали, что после разгрома оппозиции ЦК примется за рабочих — начнет "нажимать на нормы, на расценки", "хотят опять закрепостить рабочий класс, опять забираются к нам на шею бюрократы и кулаки". В листовке, распространявшейся в последних числах января по Москве и Харькову, за подписью "Краснопресненской группы пролетарской оппозиции" говорилось о создании второй партии "для борьбы за свержение фашистского рыковско-сталинского режима".
Но оппозиционные организации власть уничтожала задолго до того, как им удавалось что-нибудь сделать. И забастовочное движение стремительно сводилось на нет. И хотя формально забастовки не были запрещены, их участники имели все шансы быть обвиненными в контрреволюционной деятельности и оказаться в лагере.
Пропаганда делала все для того, чтобы убедить своих граждан в том, что при социализме рабочее движение превращается в борьбу за производительность труда, качество продукции и т. д. И довольно быстро возникла иллюзия, что забастовок в СССР нет и не может быть. Но забастовки случались даже во время Великой Отечественной войны.
"Хрущева на мясо!"
Нужно сказать, что в хрущевскую оттепель выступления рабочих подавлялись куда более жестко, чем это делалось раньше. Регулярные войска, открывавшие огонь по демонстрантам, стали чуть ли не основным методом борьбы с несанкционированными митингами и демонстрациями.
Одно из крупных выступлений произошло в августе 1959 года в Темиртау, где восстали комсомольцы--строители Карагандинского металлургического комбината. Бытовые условия, в которых оказались "комсомольцы-добровольцы", были ужасными. Люди жили в армейских палатках. Катастрофически не хватало воды, которую привозили в цистернах. Эти цистерны и послужили поводом для начала массовых беспорядков. Дело в том, что 1 августа 1959 года вода в одной из цистерн оказалась испорченной. Вокруг цистерны собралась толпа, которая стала требовать объяснений. Вмешалась милиция, которая, как водится, арестовала нескольких наиболее активных комсомольцев и отвезла их в Караганду. Тогда толпа взяла штурмом районное отделение милиции, потребовав освободить арестованных. А после того, как восставшие захватили магазин, стало понятно, что ситуация вышла из-под контроля. Все силы милиции были брошены на охрану динамитного склада, а к городу стали стягивать войска.
На следующий день в Темиртау приехали секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев и председатель Совета министров Казахстана Д. А. Кунаев, которые санкционировали применение силы. Боевые действия против комсомольцев-добровольцев вели солдаты прибывшей из Москвы дивизии имени Дзержинского, воинские части из Ташкента и солдаты охраны Карагандинских лагерей. По официальным данным, погибло 16 человек и более 100 получили ранения. Власти, впрочем, учли опыт Темиртау. Движение комсомольских строек расширялось (комсомольцы были очень дешевой рабочей силой: дешевле только зэки), но волнений на этих стройках больше никогда не случалось.
Наиболее известное из массовых выступлений произошло тремя годами позже в Новочеркасске. Начало волнений было спровоцировано тем, что 1 июня 1962 года было объявлено о "временном" повышении цен на мясо. Цены повышались резко — на 35%, а одновременно с этим на крупнейшем Новочеркасском электровозостроительном заводе в очередной раз начала проводиться кампания снижения расценок оплаты труда во всех цехах завода. Расценки снижались на 30-35%. На все это наложилось еще и хамство местной администрации. Дело в том, что директор электровозостроительного завода в ответ на жалобы рабочих решил пошутить, сказав: "Не хватает денег на мясо и колбасу — ешьте пирожки с ливером". Эта неудачная шутка и привела к началу беспорядков. На городской площади шел митинг, была перекрыта проходящая недалеко от завода железнодорожная линия, а на одном из вагонов поезда Ростов--Саратов появилась надпись "Хрущева на мясо!". То, что произошло дальше, общеизвестно. Вошедшие в город войска открыли огонь, в результате было убито не менее 20 человек. Еще семь человек было расстреляно позже по решению суда.
Нет и не может быть
Если верить позднейшей статистике, то число забастовок в СССР увеличивалось год от года. По подсчетам, за достоверность которых не может поручиться никто, в 60-е годы произошло 17 забастовок, в 70-е — 25, в начале 80-х — 31. При этом по-прежнему считалось, что в СССР забастовок нет и не может быть. В специальных брошюрах, где печатались ответы на провокационные вопросы иностранцев, про забастовки говорилось так: "Забастовки у нас не запрещены. Их нет не из-за запретов, а из-за того, что они лишены смысла. Есть иные, куда менее болезненные пути, ведущие к удовлетворению справедливых требований рабочих и служащих... Ради чего люди бастуют? Чтобы добиться повышения заработной платы и улучшения условий труда, отмены увольнения товарищей и прекращения произвола предпринимателей или администрации. В Советском Союзе таких побудительных мотивов нет. Главная задача государства у нас — в максимально полной мере удовлетворять материальные и духовные запросы трудящихся... Любое ущемление прав или интересов рабочих было бы нарушением и государственной политики, и трудового законодательства, и коллективного договора. Есть отработанная и весьма эффективная процедура пресечения подобных действий, исключающая необходимость в забастовке. Скажем, администрация уволила рабочего без согласия профсоюза. Потерпевший обращается в суд, и его немедленно восстанавливают на работе даже в том случае, если увольнение было обоснованным... Трудовое законодательство, нормы и расценки у нас — это не нечто данное сверху и навязанное трудящимся, а обобщение их коллективного мнения. Они — хозяева всего, чем располагает страна. Стало быть, в Советском Союзе нет почвы для возникновения ситуаций, заставляющих трудящихся бастовать. И есть возможность разрешать частные конфликты, не прибегая к забастовкам".
Забастовочное движение было узаконено лишь в перестроечные годы, а закон "О порядке разрешения коллективных трудовых споров (конфликтов)" был принят 9 октября 1989 года. Однако период, когда вся страна наблюдала за ходом шахтерских забастовок, оказался очень недолгим. Существенным фактором политической и экономической жизни забастовки так и не стали.
АЛЕКСАНДР МАЛАХОВ
|