В Мультимедиа Арт Музее при поддержке MasterCard проходит первая посмертная выставка Олега Целкова «Я не здешний, я чужой». Признанный художник советского андерграунда с 1977 года жил во Франции и умер в Париже этим летом, 11 июля. Картины Целкова опознаются моментально — с 1960-х годов художник писал им выдуманных персонажей, ставших его фирменным знаком. Нынешняя выставка подает его творчество в несколько новом ракурсе, считает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
В названии выставки — фраза Олега Целкова, которой был озаглавлен и документальный фильм о нем, снятый Александром Шаталовым в 2015 году. Чужой — меткое определение как для художника, так и для персонажей прославивших его картин. «Морды», «рожи», «хари», «целковиты», «маски» — как ни назови, эти человекоподобные существа с шарообразными головами, асимметричными поросячьими глазками, наполовину беззубыми ртами будто норовят вступить со зрителем в плотный контакт. Яркие анилиновые краски, которыми написаны картины, отчасти нивелируют вызывающе панибратский настрой персонажей, но все равно последние кажутся нарушителями порядка. Неестественные цвета, отсутствие перспективы, а то и верха-низа картины — да, такое бывало в истории живописи, но все же не с таким упорным постоянством в рамках одного «сюжета».
Первую «рожу» Целков написал в 1960 году. Художник говорил, что на него будто снизошло озарение: «Я написал как бы портрет, однако не портрет отдельно взятого субъекта, а портрет всеобщий, всех вместе в одном лице и — до ужаса знакомом…» С тех пор, создавая странных героев обоих полов — агрессивных, вооруженных чем-то колюще-режущим, пьющих-гуляющих, дерущихся, занимающихся любовью, протягивающих зрителю цветочек,— художник будто обживался в их мире, тогда как этот мир прибавлял и прибавлял в масштабе. И не только в смысле количества картин — работы Целкова последних лет размерами намного превосходят зрителя.
Конечно, у преданности художников одной теме есть практическая сторона: на арт-рынке ценится, когда автор создает узнаваемые произведения. Первого «звездного» коллекционера привел в московскую мастерскую Целкова в 1963 году его друг, поэт Евгений Евтушенко: это был американский писатель Артур Миллер, возглавлявший тогда международный ПЕН-клуб, командированный в оттепельный Советский Союз. Ему приглянулся «Групповой портрет с арбузами», за который он выложил солидную по тем временам сумму — $500. Правда, картину Миллер получил лишь спустя 20 лет, но до этого она поучаствовала в ряде выставок, включая знаменитую Венецианскую биеннале 1977 года: ее называют «биеннале диссидентов» за основной проект, посвященный инакомыслию в странах социалистического лагеря. Три года назад Фонд Артура Миллера продал эту картину на Сhristie’s более чем за $250 тыс. Сейчас ее можно увидеть на выставке в МАММ: большинство работ на ней, включая «Групповой портрет с арбузами», из коллекции фонда Tsukanov Family Foundation, основанного бизнесменом и меценатом Игорем Цукановым, а самые ранние, конца 1950-х годов,— из Музея AZ.
Нынешняя выставка Целкова небольшая, но зато она фиксирует переломный момент в его творчестве — границу между вялыми подражаниями русскому авангарду и внезапной находкой потешного гомункула, с которым теперь ассоциируется все его творчество. Тут нет агрессивно настроенных «рож» — ножом они режут разве что арбузы. Зато в портретном ряду нашлось место фигуре художника: «Автопортрет» 1964 года со смешливо вывернутой композицией — «автор», помещенный на задний план, показывает, как он изобразил себя на картине. К выставке приурочены показы фильма Шаталова о Целкове, а в экспозицию включен байопик французского режиссера Николя Идиро, озвученный Изабель Аджани: в обеих лентах операторы то и дело «рифмуют» крупную лысую голову художника с героями его картин.
В одном из фильмов Целков объясняет колорит картин, все эти цвета и оттенки «вырвиглаз», желанием передать балаганное, площадное настроение, тогда как в среде советского неофициального искусства придерживались куда более серьезного тона, что отчасти делало автора «рож» чужим среди своих. Он называет свой цвет «боксерским», как бы наносящим визуальный удар (в фильме Идиро художник по-настоящему боксирует с грушей), и эта установка «врезать» взгляду зрителя роднит его стиль с поп-артом, да и хронологически ранние картины Целкова совпадают с этим направлением. Лихтенштейн находил героев своих полотен в комиксах, Уорхол — в светской хронике, Целков же, выражаясь современным языком, будто сгенерировал изображения. В сущности, оттого его картины и не кажутся оставшимися в той эпохе: они будто опередили цифровые возможности нашего времени. В его картинах «Пять лиц» и «Пять масок» рубежа 1970–1980-х годов с уменьшающимися клонами образов есть что-то отчетливо дигитальное. Неслучайно саундтреком к французскому фильму о Целкове звучит музыка немецких электронщиков Kraftwerk. Двоящийся мир, о котором они поют в композиции «The Hall of Mirrors», вполне отразился и в картинах Целкова, и в той всепоглощающей виртуальности, которую они предвосхитили.