XII Международный фестиваль «Дягилев P. S.» открылся чествованием Леонида Десятникова: на сцене ТЮЗа имени Брянцева был представлен проект «L.A.D.» — четыре балета на музыку композитора в постановке четырех молодых хореографов и в исполнении труппы «Урал Опера Балет». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
В этом году «дягилевцы» берут реванш за скомканную ковидом прошлогоднюю программу. В Петербург приедет ожидаемое с 2020 года «Лебединое озеро» Анжелена Прельжокажа, на двух вечерах — московском и международном — будут представлены практически все лидеры современного балетного театра, в Шереметевском дворце пройдут выставки, перформансы и спектакли. А на открытие фестиваля поставили балетный проект «L.A.D.», задуманный к 65-летию композитора Десятникова и запоздавший на год по все тем же ковидным причинам. Инициированный музыкальным руководителем Алексеем Гориболем, спродюсированный компанией JOKERlab при поддержке фонда Mart и осуществленный в Екатеринбургском театре оперы и балета, «L.A.D.» был назван инициалами героя вечера и впервые показан в Екатеринбурге.
Леонид Десятников — сокровище современного балетного театра, любимый автор Алексея Ратманского и Алексея Мирошниченко — и сам большой поклонник балетного театра, иначе не написал бы трехактные «Утраченные иллюзии» и одноактный балет «Опера». Однако в новом проекте четыре российских хореографа собрали музыку для своих постановок из самых разных произведений различных предназначений и жанров, благо (помимо всех прочих достоинств) музыка Десятникова еще и чрезвычайно дансантна.
Но она же оказалась и главным судьей, милосердно поддержавшим авторов, идущих у нее на поводу, и безжалостным к волюнтаристам, гнущим свою балетную линию.
Так, петербуржец Максим Петров, решивший, по собственному признанию, «идти параллельно с ней, не перекрикивая», потерпел полное фиаско: итог получился перпендикулярным. В своих «Трех тихих пьесах» хореограф объединил вальс «В честь Диккенса», музыку к титрам фильма «Подмосковные вечера» и «Вариации на обретение жилища» для виолончели и фортепиано и покрыл всю эту изысканную интимную элегичность самыми резвыми и колющими движениями классического танца. Три пары солистов и солисток, одетых с нарочитой инфантильностью в белоснежные шорты, вязаные жилетки, брючки, платьица и ночные рубашки, танцевали на фоне детской комнаты, целиком (со всеми игрушками и мебелью) упакованной в оберточную бумагу. Весь балет, построенный по академическим лекалам grand pas (антре, адажио, вариации, кода), артисты делали одни и те же па. Стригли антраша, резали маленькие ферме, выкручивали маленькие па-де-ша вокруг своей оси, наворачивали круги тур-пике и больших пируэтов, делали обводки и поддержки, выбегали и убегали за кулисы посреди музыкальных фраз, не обращая ни малейшего внимания ни на темп, ни на ритм, ни на фразировку, ни на настроение и смысл музыки. Возможно, автор этого экзерсиса таким способом желал заявить о своей современности, но лавры модерниста Каннингема, бросавшего монетку для подбора музыки к уже поставленной хореографии, ему явно не светят, да и Десятников не композитор-минималист, с которым проходят такие номера.
Контрастно — во всех отношениях — выступил Максим Севагин со своей «Безупречной ошибкой», выбрав для нее фортепианную «Элегию» и пьесу «Как старый шарманщик…». Четверка солистов была одета в черное, и каждый имел собственный пластический тембр и нрав. Композиция, вольно тасующая простые и двойные дуэты, трио, соло (иногда вплетенные в общий ансамбль), отличалась формальной и смысловой логикой, а классические по лексике движения так тесно сплетались с музыкой, что их симбиоз граничил с иллюстративностью: каждому скрипичному диссонансу находился телесный эквивалент, каждой шубертовской цитате — своя грациозная комбинация. Юный хореограф, недавно раздавленный режиссером Богомоловым и махиной музыки Сергея Прокофьева при постановке «Ромео и Джульетты» в московском Музтеатре Станиславского, здесь, с поддержкой Леонида Десятникова, смог беспрепятственно реализовать свой нерядовой лирический дар.
Хореограф Андрей Кайдановский, даром что учился классике в Штутгарте у свирепого академиста Петра Пестова, классической хореографии не ставит, его стихия — танцтеатр. Только в некоем обрусевшем изводе — без текстов, актерских импровизаций и отдельно живущей бытовой пантомимы, зато с актерскими ролями и всеядной лексикой, ассимилирующей акробатику, балет и любого рода танец. Для своего «Праздника уходящих» он выбрал у Десятникова музыку к спектаклю «Живой труп» и «Эскизы к "Закату"» — со всей их сочной еврейско-танговой жанровостью. Его изобретательную, забубенную, азартную хореографию екатеринбуржцы танцуют с великим удовольствием, радостно лицедействуя в роскошных клоунских костюмах Мелани Фрост. Однако, несмотря на прописанные в программке роли (Вдова, Дочь, Солдаты, Детективы, Пьяный), в единый сюжет эта россыпь ярких номеров не сложилась, оставшись дивертисментом с неоправдавшимися претензиями на большее.
Самую сложную задачу поставил перед собой екатеринбургский худрук Вячеслав Самодуров, выбравший для постановки десятниковский «Дар» — кантату на стихи Гавриила Державина. Непригодный для музыкальных спектаклей ТЮЗ имени Брянцева добавил проблем: камерный оркестр, размещенный на авансцене слева, и мужской хор с солистом-тенором, угнездившийся справа, объединял (и довольно успешно) дирижер Владимир Беглецов, торчащий по пояс из люка на рампе. На полуспущенном с колосников экране демонстрировалось «живое видео» — крупные планы балетных артистов, что расчленило пространство совсем уж живодерским образом. Однако спектакль оказался на удивление целостным, уравновешенным, самодостаточным — словом, совсем непохожим на обычные «деконструкторские» манипуляции Самодурова с классикой. Возможно, опять-таки благодаря Леониду Десятникову, которому на этом вечере была вручена статуэтка — традиционный приз фестиваля с дягилевским императивом «Удиви меня». Вот и удивил.