выставка драгоценности
В Успенской звоннице Московского Кремля открылась выставка "Сокровища французской короны". Ради этой выставки из Лувра впервые за его музейную историю вывезли драгоценности из личной коллекции Людовика XIV — вывезли, чтобы показать в России и тем самым открыть грандиозный выставочный проект Музеев Кремля. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
В 2006-м Музеи Московского Кремля будут справлять 200-летие, отсчитывая этот срок от указа Александра I об открытии для публики сокровищ Оружейной палаты. С точкой отсчета при желании можно поспорить, но в возведении музейной родословной к временам Александра I обнаруживается известное созвучие с теми мерами, какими уже начали отмечать грядущий юбилей.
То есть основное количество принимаемых мер вообще никак не связано ни со степенью древности музея, ни с той персоной, от которой эта древность отсчитывается, будь то царь или Ленин. Это просто очень своевременные меры по созданию в Кремле и поблизости новых выставочных площадок — существующих музею катастрофически не хватает. Пока же луврской выставкой начат величественный и многолетний проект "Королевские и императорские сокровищницы в Кремле".
В дальнейшем, будем надеяться, в Москву привезут драгоценности из легендарного дрезденского музея "Зеленые своды", венской Schatzkammer (сокровищницы Габсбургов), дворцового музея японских императоров, а также из нашего Эрмитажа. Нынешняя же выставка, привезенная из Лувра, демонстрирует 23 предмета из персональной коллекции Людовика XIV.
"Король-солнце" не избежал наклонности к собирательству, столь характерной для ренессансных и барочных правителей. К началу правления знаменитого короля многие его коллеги в других странах Европы гордились своими коллекциями, в которые попадало обычно все редкое и ценное: античная скульптура, старинные книги, живопись, природные раритеты. Но особое место в таких собраниях занимали предметы, которые одновременно представляют собой и редкостную вещицу, антик, и драгоценность в ювелирном смысле. Такими предметами чаще всего становились сосуды из полудрагоценных камней (как правило, средневековой, а то и античной работы), украшенные дорогой оправой.
Драгоценные сосуды такого рода король начал приобретать в 1663-м. Чуть позже, когда умер кардинал Мазарини, монарх купил у его наследников крупную часть коллекции покойного, который тоже интересовался этой неутилитарной утварью. Хранились драгоценности, что называется, под рукой: сначала прямо в спальне короля, потом в комнате рядом с его кабинетом. Такой пиетет был совершенно непонятен следующему королю, Людовику XV, который отослал все сосуды за никчемностью (камни поделочные, золота мало) на парижский Мебельный склад. Следующий монарх, Людовик XVI, оставил их там же, но сообразно духу просвещенной эпохи превратил их хранилище в общедоступный музей. Возможно, поэтому в кутерьме последовавшей революции резной оникс и горный хрусталь не пококали, а оправы не перелили: помыкавшись, коллекция в итоге заняла свое место в Лувре, в галерее Аполлона.
При виде тех предметов, что из галереи Аполлона попали в Успенскую звонницу, понимаешь, откуда весь пиетет и откуда столь бурная биография, которая ведь предметам заурядным не достается. В этих кубках и вазах есть нечто магическое. Хотя бы в самом сплаве работы старинных камнерезчиков (иные из сосудов — агатовые и ониксовые — сделаны еще в Византии, есть и средневековые работы, а также несколько вещиц из ренессансной Италии) и более поздних ювелиров. Там, где чистый камень выглядел бы слишком массивно или слишком лаконично, даже совсем незначительное вмешательство ювелира (ну, тонкая оправа или две золотые львиные головы) заставляет сосуд быть красноречивым до вычурности. Порой встречаются совсем удивительные гибриды: скажем, потир из резного горного хрусталя, у которого основание сделано в арабской империи Фатимидов (Х век!), а сама чаша — в Германии XIII века. Это мало того что антиутилитарно, это еще и целиком в духе времени, когда из кокосовых орехов, оправленных в позолоченное серебро, могли делать декоративные кубки, а из огромных жемчужин неправильной формы — гротескные статуэтки, потому что иначе не интересно, не зрелищно.
Это действительно королевские сокровища — не в смысле их буквальной драгоценности, а в том, как они рифмуются с самой властью "короля-солнце", с тем, как эта власть репрезентировалась. Людовик XIV, как мы знаем, никогда не был один. Его повседневность была постоянно оправлена в сложную позолоченную канитель церемониала, этикета, протокола. И даже в укромной, для собственного созерцания, витрине не могло быть места сколь угодно занимательным сосудам из "простеньких" камней, если они не были тронуты волюнтаристским декором. Просто для того, чтобы монарху, языком этикета говорившему "я — государство", эти кубки и вазы языком ювелирной прециозности отвечали: "А я — драгоценность".