Вчера в Государственном Эрмитаже открылась выставка канадского художника Тома Томсона. Устроители выставки Художественная галерея Онтарио (Торонто) и Национальная галерея (Оттава), спонсор Barrick Gold Corporation и канадское Общество друзей Эрмитажа не скрывали своей гордости — они привезли национальное достояние своей страны. С 58-ю работами канадского гения познакомилась КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Стоит сразу признаться: про канадское искусство в России мало знают даже специалисты. С того континента в отечественные Всемирные истории искусства предпочитали вносить главы о революционных мексиканцах и практически уже загнивших в своем формализме американцах. Еще мы любили Рокуэлла Кента. Он был реалист, холодноватый, но вполне понятный, этакий непрямой перевод нашего сурового стиля. А могли бы любить и канадца Тома Томсона. Ничем он не хуже — ни идеологически, ни технически. Но мы его не знали.
Теперь знаем. Том Томсон родился на ферме под Торонто в 1877 году, а умер, утонув в озере, в 1917-м. По большому счету он нигде живописи не учился. Был гравером-каллиграфом, занимался фотогравюрой. Рисовать начал, когда устроился на работу в фирму Grip Limited, Engravers, где встретил еще несколько таких же любителей, упражнявшихся в пленэрной живописи. Из них позже получится "Группа семи" — первое канадское художественное объединение, заявившее о себе как явление национальной канадской культуры. Том Томсон из них был самым к национальному вопросу пассивным. На его долю пришлось всего шесть лет активной работы, и это время он, отшельник и путешественник, предпочитал проводить на этюдах в заповеднике Алгонкин в 290 км к северу от Торонто.
В заповеднике Том Томсон проводил большую часть года. Его сюжеты — смена времен года, рождение и увядание растений, краски листвы и сила ветра. Его стихия — безлюдный пейзаж, в котором власти природы больше, чем власти художника. У него был цепкий глаз — иные ракурсы совершенны почти с японской точностью. Но слов в искусстве он явно не любил. Пересказать эти пейзажи чрезвычайно затруднительно, они прежде всего визуальный слепок с увиденного художником в натуре. Для того чтобы объяснить неизвестное широкому зрителю искусство, кураторы часто привязывают его к чему-то знакомому. В случае с Томом Томсоном привязка очевидна — его сравнивают и будут сравнивать в русскими пейзажистами второй половины XIX века.
Схожесть северной природы Канады и России вроде как позволяет утверждать, что там — почти Архип Куинджи, а там — Исаак Левитан, здесь — немного от Игоря Грабаря, а дальше — очень похоже на Константина Юона. Путь этот, прямо скажем, ложный. С формальной — живописной — точки зрения ничего похожего тут нет и быть не может. За нашими стоят прежде всего академия и передвижническая традиция, в которой пейзаж должен был "рассказываться", а зрители его должны были "читать". Этой традиции не избежали даже более молодые, чем Левитан с Куинджи, русские современники канадца. Не менее важна для них была и традиция французского пейзажа с его экзистенциальной борьбой за совершенство формы. Все это абсолютно чуждо Тому Томсону. Его искусство не говорит на общепринятом в живописи 1910-х годов французском просто потому, что занято совсем другими проблемами. Оно выстраивает национальный пейзаж не словами, как это делали друзья художника по "Группе семи", но образами. Резкими, суховатыми, часто дилетантскими, но чрезвычайно органичными для художника и его зрителя как иных, как канадцев.
Пейзаж может быть выразителем многих идей: религиозной, патриотической, антиклерикальной, классицистической. Но во второй половине XIX века он берет на себя еще одну чрезвычайно важную для общества функцию — выразителя национальной идеи. То, что великим искусствам, например французскому и итальянскому, было нужно лишь в исключительных случаях (вроде поражения во франко-прусской войне), "новым" нациям было необходимо. Национально окрашенный пейзаж становится не менее важным, чем исторический жанр в искусстве Швейцарии, России, стран Скандинавии, Восточной Европы. Канада не исключение, и сумрачный, диковатый глаз Тома Томсона здесь пришелся как нельзя кстати. Это, безусловно, подлинное национальное достояние все еще довольно молодого искусства молодой страны.