В Третьяковской галерее в Инженерном корпусе открылась очередная, 26-я выставка проекта "Золотая карта России", необъятного, как просторы нашей родины. "Врата Сибири" знакомят с собранием Тюменского областного музея искусств. В них вошла ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Тюменский музей не относится к числу старейших в России — он был основан в 1956 году и комплектовался в основном собраниями краеведческих музеев. Коллекция русской живописи XVIII — первой половины XX века, которую тюменский музей привез в Третьяковку, вполне соответствует ГОСТу российского провинциального музея, предусматривающему столько-то штук Шишкина, Васнецова, Репина, Айвазовского и столько-то наименований исторических полотен, пейзажей, портретов и жанра. Для любителей старины есть Федор Рокотов и Александр Боровиковский. За ХХ век отвечают Борис Кустодиев, Александр Головин, Роберт Фальк, Павел Кузнецов, Константин Коровин и анонимный автор кубистического натюрморта с бутылкой.
Впрочем, на тюменскую выставку следует идти вовсе не затем, чтобы посмотреть на второстепенные работы школьных классиков, а ради уникальной возможности увидеть образчики так называемого северного стиля — произведения художников-примитивистов, представителей малых народов Севера. Это направление появилось в 1920-1930-е годы, причем не спонтанно, а по разнарядке сверху. Своим возникновением этот стиль обязан образованному в 1920-е годы в Ленинграде Институту народов Севера. Основной целью этого единственного вуза, куда брали людей без среднего образования, была подготовка учителей для не тронутых цивилизацией северных окраин. Западная пресса, в то время еще незнакомая с политкорректностью, окрестила ИНС "институтом для выходцев из каменного века". Помимо русского языка, грамоты и арифметики здесь преподавали рисование, к которому выходцы из ненецких, эвенкийских и чукотских деревень обнаружили удивительные способности. В экспозиции представлены работы учеников ИНС — охотничьи сцены, набросанные с лаконичностью наскального рисунка и тонкостью восточной миниатюры, идолоподобные скульптурные головы и статуэтки животных.
В момент своего создания эти работы вызывали скорее этнографический интерес — в произведениях впервые научившихся рисовать и ваять охотников и оленеводов нашла свое воплощение коллективная память целых народов. Единственным учеником ИНС, осознавшим себя настоящим художником, стал Константин Панков. Сын ненца и эвенкийки, охотник, проучившийся в школе всего полторы зимы, поступил в ИНС в 1930 году, а в 1937 году его картины получили гран-при на Парижской выставке искусства северных народов. Художник-снайпер пропал без вести в 1944 году во время военных действий в северной Норвегии. До наших дней дошло всего 20 работ уникального примитивиста, шесть из которых можно увидеть в Третьяковке.
Естественно, на выставке не обошлось без резных изделий из мамонтового бивня, моржовых клыков, зубов кашалота и прочих туземных материалов. Коллекция костяных статуэток включает экземпляры от начала прошлого века и до наших дней. Причем выясняется, что национальный колорит — всяческие рыбаки на льдинах и оленьи упряжки — возникает в этом народном промысле только в 1960-е годы, вместе с совершенно сознательной стилизацией под японские нецке, а к 1990-м перерастает во всяческую шаманскую мистику. Что же до самых старинных образчиков, то они напоминают скорее скопированные в необычном материале фарфоровые статуэтки того же времени. Да и сам тобольский промысел резьбы по кости, оказывается, обязан своим расцветом утонченным вкусам ссыльных декабристов, и в глубине Сибири сохранивших пристрастие к изящным вещицам.
Правда, непонятно, зачем понадобилось привозить в нагрузку к действительно самобытным и занятным вещам ничем особо не примечательную живопись. От протокольных Шишкиных и Айвазовских и портретов неизвестных кисти неизвестных веет затхлым духом краеведческого музея, в то время как экспозиция, целиком посвященная истории северного стиля, могла бы стать неординарным событием.