выставка живопись
В ГМИИ им. Пушкина открылась самая значительная за этот год "выставка одного произведения". Закрывшийся на ремонт парижский Музей современного искусства при поддержке компании Louis Vuitton привез в Москву панно Анри Матисса "Танец" (1931-1933) из своего собрания. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Ранний "Танец", который был заказан Сергеем Щукиным и украшал некогда лестницу его московского особняка,— это наше матиссовское "все": само полотно, правда, в конце 1940-х переехало из Москвы, но недалеко, в Эрмитаж, а в ГМИИ осталось зато этаким отзвуком полотно "Настурции и 'Танец'".
"Танец" 30-х — тоже заказ именитого коллекционера, только американского: создавая фонд собственного имени в заштатном городке Мерион (штат Пенсильвания), Альберт Барнс пожелал один из его залов украсить монументальной работой Анри Матисса. В согласии художника на этот заказ нельзя не увидеть известного мужества; все-таки не слишком привычна для него была настоящая монументальность, да и конкретные условия были не из простых — под панно отводились три люнета над окнами, так что обозревать произведение можно было либо снизу, сильно задирая голову (зал неширок, а люнеты высоко), либо с галереи второго этажа, но все равно, так сказать, контражуром: окна все-таки. И хотя хоровод первого "Танца", по-видимому, сразу пришел Матиссу на ум, но попробуй-ка воспроизведи его на трех почти полностью разделенных полукружиях отведенной поверхности.
Как будто все это было пустяковыми сложностями, живописец очень скоро приступил к работе в натуральном масштабе на гигантском холсте, ради которого целый гараж пришлось снять под мастерскую. Поначалу все шло более или менее традиционно: контуры, набрасываемые, стоя на скамеечке, углем, прикрепленным к длинной бамбуковой палке; для должного вдохновения Матисс предпринял даже вояж в Падую, к джоттовским фрескам Капеллы делль Арена. Но, совершив это трогательное поклонение яселькам новоевропейской монументалистики, стал затем работать над новым "Танцем" по совершенно радикальной методе.
Это был удивительный процесс. Вместо угольных очертаний — пятна, сплошные цветные плоскости. Сам художник покрывал необходимыми оттенками бумажные листы, а Лидия Делекторская (как раз только что познакомившаяся с Матиссом) вырезала из них нужные фрагменты. Их потом так и сяк компоновали на холсте, закрепляя булавками, а на последующем финальном этапе художник и вовсе отходил в сторону, оставляя намеченные цветовые пятна покрывать краской нанятому маляру. За год с лишним это действо еще не было завершено, когда всплыла кошмарная ошибка в измерениях: границы создаваемого панно и очертания люнетов в доме Барнса разнились на полметра.
Матисс начал заново — с той же методикой и довел работу до конца; она по-прежнему пребывает в малодоступном барнсовском святилище. Но к неоконченному "неправильному" варианту "Танца" вернулся. Уже не на заказ, а для себя. Этот-то окончательный "Танец" и попал в конце концов в парижское собрание.
В общем-то, и танца как такового здесь нет. Это не исступленная дионисийская пляска — обобщенно переданные брутальные женские тела содрогаются как-то обособленно-конвульсивно, несмотря на прекрасную ясность композиции, которая их увязывает. В барнсовском варианте эти тела клонятся и изгибаются даже еще яснее, еще классичнее, и сам характер их компоновки в люнетах отдает чем-то микеланджеловским. Директор парижского Музея современного искусства Сюзанн Паже элегантно назвала то, что у Матисса получилось, "битвой нимф". Но тут, похоже, проступает сама природа декупажа (то есть техники с раскладыванием вырезанных элементов композиции); пружинящие позы тел с их искренней витальностью — один слой. А вот фон — пересекающиеся косые плоскости, черные, синие и розовые,— жестко искусственный, не витальный и в то же время далекий от абстракции. Уж слишком отчетливо в нем прочитывается (и это отметили кураторы) штампы американских зрелищных искусств того времени: косые разноцветные полосы, то в виде прожекторных лучей, то в виде расписных задников, были тогда общим местом и в Голливуде, и на Бродвее.
В ГМИИ "Танец" пробудет до 14 ноября, а уже 20 сентября его окружит выставка, посвященная 150-летию со дня рождения Сергея Щукина (составленная, натурально, из щукинского собрания). То есть о щукинском "Танце" не вспомнить будет физически невозможно. И тем самым к архиизвестному корпусу нашего Матисса добавится смачный контрапункт — красивая перекличка между подчеркнуто земным квазисимволизмом раннего "Танца" и холодноватым, сценическим обаянием "Танца" последнего.