Соединение дьявольского и возвышенного в женском образе — главная тема бельгийского художника Фернана Кнопфа, очень популярного в Европе столетие назад и опять вошедшего в моду. На ретроспективе в Зальцбурге его обнаженно-таинственных красавиц рассматривал специально для Ъ обозреватель "Домового" АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
Бельгиец Фернан Кнопф (1858-1921) любил изображать девушек и смерть. Часто он рисовал портреты уже скончавшихся молодых особ — по фотографиям, которые ему предоставляли заказчики. В посмертно-благостных изображениях чувствуется и художественная точность, и дыхание потустороннего мира — атмосфера, любимая символистами.
Несколько таких заказных портретов представлено на ретроспективе в зальцбургском музее модерна "Рупертинум". Выставка прибыла из Брюсселя, поздней осенью работы Кнопфа покажут за океаном, в Бостоне. Подобный успех вызван не только повышенным вниманием к авторам, долгое время находившимся в тени своих гениальных современников (для поколения Кнопфа таким затмившим все и вся творцом оказался Джеймс Энсор). На примере персонажей вроде бы второго ряда легче проиллюстрировать типологическое и тенденциозное, показать, как работали внутри эпохи основные культурные механизмы и штампы. Это одно из следствий общей переоценки культуры рубежа веков: она кажется все менее декоративно-глянцевой и отстраненно-китчевой, все более эмоциональной и глубокомысленной.
Как и большинство ровесников, Кнопф много времени проводил в Париже, ради которого бросил сперва занятия юриспруденцией, а затем и учебу в Брюссельской академии изящных искусств. Его работы, выставлявшиеся в парижских галереях, заметили многие. Поэт Поль Верхарн, бывший влиятельным художественным критиком, посвятил молодому автору целых четыре статьи. После переработки Верхарн издал их в 1887 году отдельной книгой: так увидела свет первая монография о художнике, которых в итоге при его жизни вышло немало. Позднее Верхарн не раз просил Кнопфа исполнить виньетки и заставки для своих сборников.
Кнопф выставлялся по всей Европе, от Мюнхена до Лондона, был близок с прерафаэлитами и обменивался рисунками с Берн-Джонсом. Но особенно его любили в Вене. Он стал членом-корреспондентом венского сецессиона в момент его основания, а на первой выставке сецессионистов в 1898 году для его полотен выделили отдельный зал. Но особый почет оказал Кнопфу главный орган югендштиля — журнал Ver Sacrum ("Весна священная"). Он посвятил бельгийцу специальный выпуск, причем художник выступил в роли играющего тренера, лично занявшись оформлением номера.
Хотя у Кнопфа много пейзажей и натюрмортов, а также мужских портретов, главным на выставке оказывается серия женских портретов. Фемина как сфинкс — явление священное и чудовищное, чья загадочность смертельна и в то же же время неумолима. Кнопф оказывается в кругу излюбленных тем бельгийского символизма, разрабатывавшихся не только в прозе, но и в изобразительном искусстве, прежде всего в графике. Не случайно главный эротоман бельгийской живописи Фелисьен Ропс на многих выставках соседствовал с Кнопфом. Оба были безнадежно подчинены женщине-смерти, обоих влекло ее двойственное начало.
Одним из растиражированных шедевров Кнопфа стало "Голубое крыло" (1894). На выставке эта работа представлена в двух вариантах — картина маслом и графика. Женщина здесь ангел и дьявол одновременно, жрица гипноза и богиня сна, которому художник посвятил особый алтарь в собственном доме, построенном по его проекту в Брюсселе. Как и полотно, дом был выдержан в трех красках — белой, голубой и красной. Женщины из плоти в доме, впрочем, не задерживались: романы длились недолго, семейная жизнь с молодой красавицей Мартой Вормс выдержала три года. Идея оказалась сильнее практики, женщина-вамп из мира фантазии безопаснее реальных людей.
Мистические переживания проблем пола, так волновавшие Европу, в одночасье закончились летом 1914 года. На смену томным красавицам явились миллионы калек, чьи обрубки вытеснили дивные формы и полузакрытые в истоме глаза. Хотя похороны Кнопфа не были лишены помпезности, его ателье целый год простояло в запустении, а затем все находившиеся там картины пошли с молотка. Потребовались десятилетия, прежде чем мир смог вернуться к радостям плотской жизни, и в революционном базаре сексуальных опытов 60-х вспомнили и о брюссельской школе, и о Кнопфе. Начиная с 70-х годов его ретроспективы проходят одна за другой, но только сейчас удалось воссоздать тот контекст, благодаря которому его творчество не стало анахронизмом.