По географическому охвату и богатству полученных научных результатов Великую Северную экспедицию в 1733–1743 годов можно сравнить с тремя кругосветными плаваниями Джеймса Кука в 1768–1779 годов. Разница только в том, что российская экспедиция была в основном сухопутной, а ее бюджет был на порядок меньше, чем у Кука.
В 1741 году корабль датского офицера Витуса Беринга, находящегося на русской службе, терпит крушение в Беринговом море во время экспедиции по Тихому океану вокруг вершины американского континента
Фото: Three Lions/Getty Images
В 1741 году корабль датского офицера Витуса Беринга, находящегося на русской службе, терпит крушение в Беринговом море во время экспедиции по Тихому океану вокруг вершины американского континента
Фото: Three Lions/Getty Images
Когда Кук был маленьким
Великая Северная экспедиция, которую историки еще называют Второй Камчатской, или Сибирско-Тихоокеанской, или Сибирской, имела вполне конкретную цель: окончательно решить вопрос, есть ли перешеек между Азией и Северной Америкой или их разделяет пролив. Экспедиции Кука тоже были нацелены на конкретный результат: они искали Южный материк (Антарктиду), который по научным представлениям того времени должен был уравновешивать земной шар, и Северо-Западный проход — кратчайший путь из Атлантики в Тихий океан в обход Америки с севера.
Задачи экспедициям в обеих странах ставили военно-морские ведомства (в Англии — Адмиралтейство, в России — Адмиралтейств-коллегия, одно из девяти министерств, существовавших на тот момент в империи). Задачи адмиралы ставили, разумеется, при полном одобрении высшей власти; в России — императрицы Анны Иоанновны, о которой из школьного курса истории мы знаем только плохое и которая, как выясняется, была дальновидным колонизатором, геополитиком по современной терминологии.
В обоих случаях главная цель экспедиций в итоге оказалась побочной. Научный руководитель академического отряда Герхард Миллер нашел в архиве Тобольска отчеты Семена Дежнева, который еще при царе Алексее Михайловиче прошел проливом Беринга (как потом назовут этот пролив между Азией и Америкой), так что Витус Беринг ломился, как говорится, в открытую дверь. А Кук не нашел ни Северо-Западного прохода, ни Антарктиды (первыми ее увидели капитан 2-го ранга Беллинсгаузен и лейтенант Лазарев с борта своих кораблей только в 1820 году).
Обе экспедиции обошлись казне в круглые суммы. Расходы по Великой Северной экспедиции составили 360 тыс. руб. серебром ($4 млн по нынешнему курсу). Не считая остального, только покупка, переоборудование и загрузка всем необходимым шлюпа «Индевор» для первого плавания Кука обошлись в 12 тыс. фунтов стерлингов (чуть больше $1 млн по нынешнему курсу), а всего в трех его плаваниях участвовало пять кораблей, два из которых были крупнее «Индевора».
Но это были с пользой потраченные деньги. По масштабу полученного научного материала обе экспедиции — и российская, и английская, первая из которых началась, когда Джеймсу Куку было всего пять годиков, были, несомненно, самыми значимыми научными экспедициями XVIII века.
Научный арьергард
В составе российской экспедиции работало семь отрядов со своими начальниками, которые подчинялись руководителю всей экспедиции адмиралу Витусу Берингу. В их числе был академический отряд во главе с астрономом Людовиком Делилем и историком Миллером. Позже Делиль, который отправился на край света с сердечным другом неким Рокфором, покинул академический отряд и присоединился к свите Беринга (его друга Рокфора арестовали в Казани и выслали из России в самом начале экспедиции), а в руководство отряда в помощь Миллеру был добавлен ботаник Иоганн Гмелин. Однако уже на второй год экспедиции Беринг освободил академиков от подчинения ему, и в дальнейшем академический отряд действовал автономно.
Образно говоря, после Уральского хребта кулак Великой Северной экспедиции разжался и растопыренными пальцами (отрядами экспедиции) прочесал азиатскую часть Российской империи на восток до Чукотки и Приморья, на север до побережья Северного Ледовитого океана, двигаясь вдоль русел Северной Двины, Оби, Енисея, Лены, Колымы, Анадыря, Индигирки, а на юге — вдоль Амура. Забегая вперед, следует сказать, что начальник академического отряд академик Миллер имел одно поручение не вполне научного свойства — изучить в местных архивах все документы, касающиеся границы с цинским Китаем по Амуру, которое он с успехом выполнил, дав российским дипломатам лишние козыри для переговоров об окончательном контуре границы.
Всего в экспедиции было задействовано более 2 тыс. человек, из которых около 500 были специалистами, остальные обслуживающим их персоналом. В авангарде экспедиции шли геодезисты и картографы, ученый отряд, нацеленный на более академические исследования — историю, этнографию, антропологию, ботанику, зоологию, географию, геологию, двигался в арьергарде и тоже по мере надобности распылялся по разным маршрутам, руководствуясь чисто научным интересом. В этом руководству академического отряда была предоставлена полная свобода.
Академик Миллер и профессор академии Гмелин были молодыми людьми, первому в начале экспедиции было 28 лет, второму — 24 года. Делиль был старше их вдвое, с молодыми коллегами в одном отряде он не ужился, сам ушел оттуда под начало адмирала Беринга. Он умер от цинги, как и Беринг, в 1741 году во время плавания к берегам Америки.
Мессершмидт как предтеча
Великая Северная экспедиция была продолжением Первой Камчатской экспедиции Беринга в 1727–1729 годов. Тогда ему не удалось выйти в Чукотское море, хотя сам Беринг решил, что нашел место, где «Азия сходится с Америкой» ближе всего. Экспедиция академического отряда тоже планировалась не с чистого листа, у ее руководителей был предшественник — Даниил Готлиб Мессершмидт.
Врач из Данцига и широко образованный человек, он в 1718 году был приглашен в Петербург, удостоился аудиенции у Петра I, который после беседы с Мессершмидтом своим указом отправил того в Сибирь «для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей: трав, цветов, корений и семян и прочих принадлежащих статей в лекарственные составы».
Путешествие Мессершмидта было первой российской научной экспедицией в Сибирь, длилось оно восемь лет, с 1719 по 1727 год. В Западной и Восточной Сибири вплоть до Иркутска Мессершмидт собрал обширный гербарий сибирской флоры и помимо него массу «всяких раритетов». В дополнение к ботаническим и зоологическим исследованиям он занимался геологией, антропологией, палеонтологией, археологией, этнографией, стал первооткрывателем енисейских петроглифов и даже предпринял попытку расшифровки древнего хакасского языка.
Он же первым описал вечную мерзлоту в Сибири, обнаружив в ней хорошо сохранившиеся останки мамонтов. Обнаружил залежи графита, каменного угля, соли в районе Нижней Тунгуски. Его коллекция каменных изваяний эпохи бронзы и поныне украшает собрание Кунсткамеры. Разнообразными были и его этнографические материалы: одежда и украшения, орудия труда и оружие, музыкальные инструменты и предметы художественных ремесел татар, калмыков, самоедов, тунгусов, вотяков и других сибирских народов. За время экспедиции им было сделано 332 определения широты, описано 149 минералов и солей, более 400 видов растений и 257 видов животных. Список этот можно продолжать еще долго.
Если вдуматься, то поражает циклопический размах научных изысканий ученого, работавшего в одиночку. В начале экспедиции, когда Мессершмидта сопровождали только два солдата, ему повезло: он пристроился в обоз посольства генерала Льва Измайлова, которого Петр отправил в Китай для установления торговых связей. В Тобольске, где ученый расстался с посольством, нашлись грамотные ссыльные шведские офицеры, которые уже знали местные условия и помогали ему в дальнейшем. В Ялуторовском остроге в верховье реки Тобол Мессершмидт купил за 12 руб. мальчика Ивана Путинцева 14 лет, и на том штат его экспедиции был укомплектован.
По словам Вернадского, с путешествий Мессершмидта «начинается естественно-научное изучение России, они являются родоначальниками того великого коллективного научного труда, который беспрерывно и преемственно продолжается до наших дней, все более разрастаясь как по своей силе, так и по ширине захваченных интересов». Правда, пафос слов Вернадского блекнет, если вспомнить судьбу собранных в Сибири научных материалов доктора Мессершмидта. Обработать в одиночку их было нереально, а именно в такое положение попал ученый по возвращении в столицу.
Уезжал он отсюда при Петре, а приехал в период безвременья. Только что умерла Екатерина I, в схватке за власть (за фактическое регентство при малолетнем Петре II) сцепились Меншиков и Долгорукие, началась череда дворцовых интриг, одним из мелких последствий которых стало прекращение финансирования экспедиции Мессершмидта по доставке из Сибири грузов с научными образцами и их камеральной обработке. В итоге первые публикации Мессершмидта появились только в конце 1740-х годов, когда в столицу вернулись последние участники академического отряда Великой Северной экспедиции. А полностью экспедиционные труды Мессершмидта были опубликованы только в 1960 году уже как памятник из истории российской науки.
Тем не менее при подготовке академического отряда в рамках Великой Северной экспедиции уроки Мессершмидта были учтены, и главной причиной успеха второй российской научной экспедиции в Сибирь было то, что она имела достаточное полевое обеспечение научными силами и достаточное финансирование.
Наука требует жертв
Как уже сказано выше, академический экспедиционный отряд имел сразу трех начальников: астронома Делиля, историка Миллера и натуралиста Гмелина. В экспедиции были профессиональные художники («рисовальные мастера»), все четверо петербургские немцы, которые выполняли роль фотоаппарата. Роль старших научных сотрудников экспедиции выполняли прикомандированные к отряду профессора и адъюнкты академии наук, младших научных сотрудников — студенты академии. Всего ученых было в экспедиции около двух десятков, самые известные из них в наше время — адъюнкт Георг Стеллер и студент Степан Крашенинников.
Как писал Вернадский, «Стеллер явился одной из благороднейших личностей, которых дала немецкая земля подымающемуся русскому национальному сознанию». Но неученому человеку Стеллер сейчас известен прежде всего благодаря описанной им Стеллеровой корове, ныне вымершей, а тогда самому крупному после китов морскому млекопитающему из отряда сирен (хотя кроме коровы его имени Стеллер описал еще три вида крупных морских млекопитающих, неизвестных тогда науке и ныне тоже вымерших, точнее истребленных человеком в рекордно короткие сроки).
Студент Степан Крашенинников был солдатским сыном, который первоначальное образование получил в Славяно-греко-латинской академии в Москве, где на несколько лет позже него учился его ровесник крестьянский сын Михайло Ломоносов. За успехи в учебе Крашенинников в 1732 году был зачислен в Петербургскую академию наук, туда же и по той причине в 1736 году в студенты был зачислен Ломоносов. Но дальше свои университеты они проходили по-разному: Ломоносов — в немецких университетах Марбурга и Фрейберга, Крашенинников — в Сибири в академическом отряде, сначала под руководством Гмелина, а потом самостоятельно на Камчатке. По возвращении из экспедиции в 1745 году, в день, когда Ломоносов стал академиком, Крашенинников получил звание адъюнкта и только спустя 15 лет стал академиком.
В академический отряд отбирали лучших из лучших студентов Академии наук, и отправься Ломоносов с поморским обозом в Москву на несколько лет раньше, неизвестно, как сложилась бы его судьба. Академическая экспедиция за 13 лет работы понесла потери: умерли один из ее руководителей (Делиль), адъюнкт Стеллер и два студента, судьба еще троих неизвестна, в архивах не осталось о них сведений. Известно лишь, что взамен выбывших из-за болезни и смерти в состав экспедиции присылали новых студентов и адъюнктов. Про обслуживающий персонал вообще мало что известно, если кто-то заболевал или умирал, его просто заменяли кем-то из местного населения, благо ссыльных шведских военнопленных тогда в этих краях было предостаточно, да и среди администрации и переселенцев в русских острогах (городах) в Сибири можно было подобрать помощников.
Более подробно об академическом отряде Великой Северной экспедиции и других академических экспедициях того времени можно почитать в замечательном труде «Ломоносов и академические экспедиции XVIII века» сотрудников Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН и Санкт-Петербургского филиала Архива РАН Ольги Александровской, Веры Широковой, Ольги Романовой и Надежды Озеровой. Он доступен в интернете, богато иллюстрирован натурными рисунками и оригиналами гравюр и стоит того, чтобы его посмотреть.
Verstaendliche, praktische, gute
Бросается в глаза почти целиком немецкий состав русской научной экспедиции, и студенты академии тогда были в основном петербургские и московские немцы. Известно также, что Михаил Ломоносов, приобретя вес в академии при Елизавете Петровне и патрона при дворе в лице ее фаворита Ивана Шувалова, публично боролся с «немецким засильем» в академии и в науке и образовании в целом. Особенно доставалось от него Герхарду Миллеру, правда, по конкретному, не имевшему отношения к сибирской экспедиции поводу — норманской теории происхождения российской государственности. Дело тут было не в науке, свою научную неправоту Михаил Ломоносов, будучи человеком умным, прекрасно понимал, он пекся о национальной гордости российского народа и именно этот аргумент неоднократно выдвигал в противовес железобетонным историческим документам, которые предоставлял со своей стороны Миллер.
Что же касается дальнейшей экспедиционной деятельности Императорской Петербургской академии наук, то ее план был составлен лично Ломоносовым. Он запланировал одновременно пять больших экспедиций. Первая должна была повторить путь академического отряда в Сибири. Вторая изучить северо-запад Европейской части России и Южный Урал. Третья — Поволжье до Каспийского моря, его берега и само море (включая плавание по нему). Четвертая — западное Приволжье, Северный Кавказ и Закавказье. Пятая — Южную и Западную Сибирь, вплоть до Иртыша.
Все пять запланированных Ломоносовым Больших академических экспедиций, как их теперь называют историки науки, стартовали в один и тот же 1768 год, то есть уже после смерти Михаила Васильевича. Они были рассчитаны на шесть лет каждая, завершились по плану (плюс-минус один год) и были весьма успешными по научным результатам. После них и Великой Северной экспедиции на карте империи остались сравнительно небольшие белые пятна, которые ученые подчистили в следующем, XIX веке.
Незадача заключалась лишь в том, в четырех из пяти Больших академических экспедиций Ломоносова руководителями были три немца и один швед (Паллас, Гмелин, Гюльденштедт и Фальк). Только второй из перечисленных выше экспедиций руководил адъюнкт Иван Иванович Лепехин, который в ее ходе в 1771 году был избран в академики и в дальнейшем стал ее непременным секретарем. Наверное, порадовало бы Ломоносова и то, что среди младшего научного состава всех экспедиций было в общей сложности 20 студентов, и только трое из них были петербургскими немцами, остальные — русскими.
Но такая уж досталась нам при Петре Великом наука — в основном немецкая, и такой же она оставалась еще долго. Только в конце XIX века начала сбываться мечта Ломоносова, и с «засильем немецкой науки» было покончено. Правда, не совсем, студенты ведущих российских университетов, выбравшие научную карьеру, в обязательном порядке проходили стажировки в заграничных университетах, в основном немецких. А многие молодые люди, желавшие получить хорошее техническое образование, поступали в них сразу. Только после Первой мировой войны у нашей науки завязались официальные контакты с британской и американской наукой, но уже на равных, как говорится, а не с позиции ученика и учителя.
Ничего зазорного для отечественной науки в ее немецком прошлом нет. В истории науки Нового времени общепризнанно, что в этот период истории цивилизации в области точных и естественных наук сначала лидировали итальянцы, потом французы, а начиная с XVIII века в лидеры уверенно выходит немецкая наука, которая лишь в XX веке уступила свое лидерство американской науке. Так что поучиться у немцев было чему, и учителями они оказались терпеливыми.