фестиваль театр
На завершившемся в Тампере международном театральном фестивале (Ъ писал о нем 18 и 26 августа) внимание публики было отдано двум иностранцам — украинцу Андрею Жолдаку и немцу Армину Петрасу. Но вывести формулу фестиваля РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ удалось только благодаря зрелищу, увиденному на полдороге между двумя этими режиссерами.
Фестиваль в Тампере по традиции собирает спектакли из стран Балтийского региона. В том числе, разумеется, и России. За последние годы здесь побывали спектакли Камы Гинкаса, Кирила Серебренникова, Юрия Любимова. На этот раз российских спектаклей в программе не было — европейское фестивальное похолодание по отношению к нашему театру дошло и до Финляндии. В роли "русских" выступал Харьковский театр имени Шевченко.
Конечно, перед городским театром Тампере развевался не триколор, а жовто-блакитный флаг, но оба приглашенных спектакля Андрея Жолдака поставлены по знаменитым русским произведениям — "Один день Ивана Денисовича" и "Месяц в деревне", к тому же в обоих спектаклях почти нет слов, и их национальную принадлежность можно определять по каким угодно показателям, но лишь в последнюю очередь — по языку. И хотя официальные лица соблюдали политкорректность, театральные люди мерили спектакли русскими аршинами и высказывали гостям из Москвы свои удивления, мол, какой у вас необычный режиссер появился, ни на кого из русских не похожий.
На самом деле визуальные фантазии-гротески Андрея Жолдака отличаются и от русского театра, и от украинского, и от финского, и от какого угодно другого. Даром что придирчивые критики из Киева и из Москвы не устают искать в его спектаклях влияние "первоисточников" (Эймунтас Някрошюс, Роберт Уилсон и т. д.) и упрекать господина Жолдака разве что не в плагиате. Очень полезно было увидеть его творения именно на международном фестивале: ясно, что залетной кометой без обратного адреса он выглядит не только на харьковском поле и не только на постсоветском пространстве, но и на фоне международного фестивального пасьянса. Это такой театр, к которому каждый зритель должен прилаживаться самостоятельно, "насмотренность" тут не в помощь, полагаться надо лишь на стихийный отклик.
Совсем другое дело немец Армин Петрас, в последние несколько сезонов ставший одним из хедлайнеров германского театра. Вот уж чьи спектакли можно смотреть хоть в берушах — безошибочно укажешь на их происхождение. Два спектакля Франкфуртского драматического театра ("Стеклянный зверинец" Теннесси Уильямса и "Взорванные" Сары Кейн) убедительно показывают, какое влияние на новое поколение немецких режиссеров оказало творчество Франка Касторфа. Господин Петрас явно выбрался на свет из гнезда берлинского театра "Фольксбюне" и использует знакомую по берлинским спектаклям игровую модель: его постановки тоже густо замешены на веселой агрессии, на социальной радикальности и жадной актерской эксцентрике. Армин Петрас тоже устраивает на сцене гремучую смесь из расхожих клише современной поп-культуры, прежде всего американской, он так же всеяден и заражен тем же сильнейшим вирусом креативного художественного бешенства, что и Франк Касторф. Кстати, точно так же, как и господину Касторфу, ему лучше удаются классические тексты, нежели новая драма,— прагматический радикализм этого театрального языка от трения с лирикой Теннесси Уильямса искрит гораздо ярче, чем от гармоничного сложения с отчаянием Сары Кейн.
Попробуй-ка сложи впечатления от Жолдака с впечатлениями от Петраса в единую картину. Хорошо, что по дороге от одного спектакля на другой в Тампере можно было наткнуться на уличный спектакль "Прекрасный концерт". Его давали два музыканта, вооруженные роялем и смешным инструментом, напоминающим виолончель и сооруженным из тумбочки, трубы и струн. Одетые в концертные фраки музыканты готовятся дать концерт, но как только они начинают играть и петь, возникает какое-нибудь недоразумение, вызывающее гомерический хохот публики: то рояль вдруг отъезжает в сторону, то нестыковка тональностей комична сама по себе, то гримаса вокалиста оказывается уморительной, то на голове у пианиста появляется мохнатая ушанка. Вот уже рояль опрокинут, поставлен на попа, и по пологой боковине инструмента один из музыкантов катается, как мальчишка по лестничным перилам.
Какими бы думами о судьбах и истоках театральных стилей ни был отягощен зритель, все равно он бездумно и с облегчением засмеется, глядя на двух забавных голландцев, Вильберта Кивица и Тайни ван ден Эйдена. А они, в свою очередь, каждый истерический хохоток в публике умножат своей реакцией. Прирожденные лицедеи, голландцы показывают представление для всех и для каждого. В принципе оно могло бы появиться в любом государстве, но весьма показательно, что приехал этот обаятельный уличный скетч все-таки из самой, наверное, незакомплексованной европейской страны. Такой театр не привязан ни к одной традиции, но и не оторван от жизни. Он всех примиряет, а в случае фестиваля в Тампере заодно и придает законченность формуле международной программы. Так и надо, наверное, делать фестивали — приглашать: a) театры без корней, б) театры с отличительными родовыми признаками и в) театры откуда угодно.