У специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА в один вечер состоялись две встречи. Обе его перепахали.
Поздно вечером в аэропорту Афин я провожал толкательницу ядра Ирину Коржаненко, лишенную звания олимпийской чемпионки. Она приехала рано и встала на регистрации не в ту очередь. Вместе с ней были ее муж, и тренер, и другая толкательница ядра Светлана Кривелева с мужем. По-моему, никто из них не знал английского, вот и путались.
Мы виделись с Ириной, когда она победила. И теперь она, по-моему, обрадовалась и замахала рукой. Муж резко сказал ей, что не надо разговаривать с журналистами. Она ему ничего не ответила и даже не посмотрела его сторону.
Она хорошо держала удар. Ее подружка Светлана Кривелева, стоявшая рядом с тележкой, тяжело груженной вещами (я потом в какой-то момент хотел помочь им откатить ее — и не вышло: в нее как будто ядер натолкали), была мрачна и глядела на меня с ненавистью, словно это я был доктором, обнаружившим у Ирины станазолол. Я этого не заслуживал.
Ирина все же нервничала и не знала, куда девать руки. Машинально толкнула тележку с ядрами.
— Нам пора,— сказала она.— Мы уезжаем отсюда.
Тележка покатилась к стойке и уткнулась в нее. Это была неудачная попытка.
Я понимал, что не надо даже спрашивать ее, принимала она станазолол или нет. Ее ответ был очевиден. Если бы я спросил, я бы очень обидел ее. Она и отцу Николаю, духовнику нашей делегации на Играх, сразу сказала, что не употребляла допинг.
— Я буду добиваться справедливости,— сказала она.— Они втаптывают нас в грязь. Но мы тоже будем душить их.
Я понимал: она объявила войну. С кем она собиралась воевать? Кого надо душить? Международный олимпийский комитет? Международную федерацию легкой атлетики? Своих, которые предали, она уверена, не задумываясь? Так легко отказались от нее?
Она стояла с этой тележкой в руках, не зная, куда ее еще толкнуть. В этот момент своей жизни, самый, я уверен, страшный для нее и решающий, она осталась совершенно одна. Тренер, муж, подруга перешли на сторону противника. Они говорят ей, что российская федерация во всем разберется и поможет. Они не понимают или не рискуют признаться себе в том, что федерации просто не нужен скандал, пока идут соревнования, и лучше принести в жертву одну Коржаненко, чем восстановить против себя МОК и потерять еще, может, нескольких победителей.
— А медаль где? — спросил я.
Ее лицо дернулось как от пощечины.
— Медаль пока не отдана,— она надменно улыбнулась.
Уж не знаю, как далась ей эта улыбка. Браво.
— Да все знают,— сказал я,— что не отдана. Вы говорите, что брат, что ли, ваш увез ее куда-то и там, видимо, забыл, а ключ потерял... Ирина, медаль-то где?
— Медаль не будет отдана,— так же надменно повторила она,— пока не восторжествует справедливость.
— То есть никогда?
— Ира, хватит! — крикнул тренер.
— А может, пусть подавятся? — спросил я.
— Ира! — это был уже муж.— Ты что?!
— Это моя медаль,— сказала она.
Через несколько часов на крышу "Bosco-дома" поднялась олимпийская чемпионка Елена Исинбаева. В этот день "Bosco-таверна" была переполнена. Пару дней назад прилетел певец Валерий Сюткин, и они с джазменом Игорем Бутманом и его командой не теряли драгоценного времени. Когда я приехал из аэропорта и поднялся на крышу, здесь уже танцевали рок-н-ролл гимнасты Алексей Немов и Светлана Хоркина. Председатель Международной федерации велоспорта Александр Гусятников выгуливал в "Bosco-доме" своего ученика Михаила Игнатьева, юношу 19 лет, олимпийского чемпиона.
— Учись! — показывал господин Гусятников на Алексея Немова.— Класс какой!
— Да ладно,— краснел юноша,— я тоже могу, если надо. У меня тоже учитель есть... и вы его знаете!
Игорь Бутман заиграл следующую мелодию ("Качественный медляк",— констатировал гость крыши, анонимный бизнесмен со взыскательным вкусом), и Светлана Хоркина с Алексеем Немовым слились в танце. Это была красивая пара. Их энтузиазм, я не исключаю, не в последнюю очередь был вызван тем, что ни тот, ни другой не участвовали в этот день в показательных выступлениях гимнастов. Им претило.
В легком парусиновом костюме прогуливался между столиков один высокопоставленный чиновник Федерации парусного спорта и с такой страстью обещал послу России в Греции Андрею Вдовину постараться и не опозориться, словно и сам понимал в душе, что задача это практически невыполнимая.
За одним из столиков сидел в одиночестве прыгун в воду Дмитрий Саутин. Мне показалось, он страшно расстроен. Он едва касался вилкой баранины, задумчиво подносил ее ко рту, а потом, не притронувшись к ней, осторожно клал вилку на тарелку.
— Вы что, так расстроились из-за "бронзы"? От вас же никто не ожидал? — подсел я к нему.
— Да вы что? — удивился он.— Я счастлив! Ну честно — совершенно счастлив! Просто сил никаких не осталось. Вообще! Так бывает. Не верите? Старый уже.
Греческий доктор, который принимал у него допинг-пробу, оказалось, учился в Москве, но давно уже не разговаривал с человеком из России, а очень хотел все эти годы. И вот он воспользовался служебным положением и полтора часа не отпускал беднягу. Но все-таки Дима приехал на крышу. Впрочем, это был последний поступок, на который он оказался способен в этот вечер. Я был уверен, что он заснет за столом. Мог поспорить. Нет, не заснул. Не дали. Около четырех утра на крышу приехала чемпионка по прыжкам с шестом Елена Исинбаева.
Она все время хохотала. Есть смешливые люди. Они все время смеются, в крайнем случаем посмеиваются. Елена Исинбаева все время хохотала. Смех у нее был к тому же совершенно заразительный. В общем, такого на крыше за две недели еще не было.
— А плачете вы так же легко? — спросил я у нее.
— Так же! — засмеялась она.— По любому поводу! Такая я... слишком сентиментальная.
— А вы что будете есть? — утолили свой профессиональный голод и официанты.
— Не знаю. Фрукты, наверное. Ой, ек-макарек, я выиграла, что ли?! Даже не верится!
И она просто покатилась со смеху.
Я обратил внимание, что она прячет руки под стол, вспомнил, что, когда она держала шест, руки были в чем-то липком и черном, и предложил ей помыть руки.
— Не-е,— рассмеялась она,— бесполезно! Это бензин мешается с канифолью и превращается в умеренно липкую смесь... Ой, Сюткин Валерий!
— Специально вас тут дожидаюсь,— сказал ей Валерий Сюткин.— Вот, светает уже.
Она первый раз посерьезнела. Она не ожидала увидеть своими глазами живого певца Сюткина.
— Я вам петь буду,— предупредил он.
Угроза была тут же исполнена, он спел ей один из своих хитов, предусмотрительно заменив некоторые слова. Получилось: "Я иду к тебе навстречу, я несу тебе цветы как единственной на свете королеве высоты!"
Девушка не соврала: на глазах у нее уже были слезы. Лучший день в ее жизни был в разгаре.
— Я тоже хочу спеть! — засмеялась она.
— Ну конечно!
— Только я слов не знаю. И голоса у меня нет.
— Да это ерунда,— успокоил ее Сюткин.— У нас на каждом шагу так.
— Ой, я знаю! — закричала она на весь квартал.— Я знаю, я же учила!
— Что?
— Гимн России! Вы случайно музыку не знаете?
Игорь Бутман кивнул. Она встала в центре крыши, подняла голову и запела, глядя высоко вверх: "Россия — священная наша держава!.." Саксофон Игоря Бутмана вдохновенно трудился над испытанной мелодией.
— Там еще куплет! — торопливо крикнула она саксофонисту, когда ей показалось, что он, может, вдруг захочет закончить, и продолжила: — "...на все времена!"
Ирина Коржаненко в этот момент уже подлетала к Москве.