|
Ход царем |
 |
Молодой честолюбец
Отец Юрия Отрепьева погиб, когда ребенок был еще совсем маленьким, и воспитанием мальчика пришлось заниматься матери. Учение шло легко, а хороший почерк (до изобретения пишущей машинки оставалась еще не одна сотня лет) давал ему возможность сделать карьеру канцелярского служащего. Но одаренный юноша мечтал о большем и в конце концов оказался на службе у боярина Михаила Никитича Романова, который казался в конце XVI века наиболее серьезным конкурентом Бориса Годунова. Карьера Юрия складывалась неплохо, к тому же болезнь Годунова давала надежду на скорые перемены. Однако Романовы вели себя слишком уж вызывающе и в конце концов оказались в опале. Ближайшие слуги Михаила Романова были казнены, однако Отрепьеву удалось спастись от виселицы, приняв монашество.
 |
| Вокруг смерти царевича Дмитрия ходили самые разнообразные слухи, поэтому Отрепьеву не составило труда придумать собственную версию |
Инок Григорий ушел из монастыря и направился в сторону западной границы совершенно неожиданно. Уходил он для того, чтобы вернуться в Москву, объявив себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием. Правда, четкого плана действий у него явно не было. Сама идея вполне могла быть подсказана, например, кем-нибудь из окружения находящегося в оппозиции Годунову Михаила Романова. Но Григория на эту роль никто не готовил, а всю информацию о дворцовом быте и обстоятельствах смерти царевича Дмитрия он собирал сам. Много позже чудовские монахи свидетельствовали, что он расспрашивал об этом всех, кого мог.
Путешествие от Москвы до границы совершал инок Григорий, а оказавшись на территории Великого княжества Литовского, Отрепьев провозгласил себя царевичем.
Молодой авантюрист
 |
| Из Москвы Отрепьев вышел в одежде монаха, а в Краков, где находился замок короля Сигизмунда III, его привезли в качестве претендента на российский престол |
Положение Отрепьева осложнялось еще и тем, что в 1600 году Россия и Польша подписали договор о 30-летнем перемирии. Это означало, что на государственном уровне Польша не должна была поддерживать претендента на московский престол. Единственное, что оставалось делать Отрепьеву, так это попытать счастья у польских магнатов, нередко ведущих самостоятельную политику. И здесь ему наконец-то повезло.
Первым, кто признал самозванца, был князь Адам Вишневецкий. Дело в том, что князь Адам претендовал на значительные территории, принадлежавшие России. С появлением карманного претендента на российский престол у князя Адама в его отношениях с Москвой появлялся сильный козырь. Вишневецкий начал было набирать для самозванца войско, чтобы напасть на Россию в тот момент, когда Годунов будет воевать с Крымом. Планы Вишневецкого провалились по причинам, не имевшим к самозванческой интриге никакого отношения: война между Россией и Крымом так и не началась. Однако этот несостоявшийся поход все равно сыграл на руку Отрепьеву, поскольку именно при дворе князя Адама его признали в качестве царевича Дмитрия. А ведь Вишневецкие состояли в дальнем родстве с Иваном Грозным.
 |
| Выросший в нищете, Отрепьев был большим любителем дорогих и изящных вещей |
Нужно сказать, что интерес Мнишека к Отрепьеву объяснялся отнюдь не желанием восстановить законную династию. Им двигали куда более прозаические мотивы. Дело в том, что Юрий Мнишек недоплатил королевской казне крупную сумму налогов и затевал "самозванческую интригу" для того, чтобы вернуть расположение недовольного миром с Россией короля Сигизмунда III. Расчет неплатежеспособного сенатора оправдался вполне: Сигизмунд сразу же выделил Мнишеку сумму, равную размерам недоимок по налогам, то есть, попросту говоря, простил долги.
Со своей стороны Отрепьев делал все возможное, чтобы заинтересовать собой нового покровителя. Именно теперь он дал понять, что готов к переходу в католичество. Дело в том, что и Мнишек, и Сигизмунд были активными сторонниками распространения католицизма в соседних странах. Отрепьев подписал обязательство в течение года после своего воцарения в Москве обратить Россию в католичество. Впрочем, этим обещания самозванца не ограничивались. Он также обязывался передать Польше значительные территории и жениться на польке. О том, что роль русской царицы должна была сыграть дочь Юрия Мнишека Марина, помнят все, кто читал Пушкина или хотя бы слушал оперу Мусоргского. Правда, повода "пред гордою полячкой унижаться" самозванцу так и не представилось. Романтические чувства не имели к делу никакого отношения. Согласно брачному контракту, Отрепьев должен был выплатить Мнишеку миллион рублей, а невесте передать Новгород и Псков, которые останутся за ней в случае развода.
 |
| Благодаря хорошему почерку (на снимке подпись Лжедмитрия) Григорий Отрепьев успешно продвигался по службе |
Дело в том, что Россия того времени не могла управляться без законного царя. Функционирование государственной машины обеспечивалось не общеобязательными законами, а личной преданностью монарху. Поэтому пресечение династии освобождало людей, в распоряжении которых были вооруженные отряды, от обязательств по отношению к Москве. Далеко не все считали Бориса Годунова законным царем, поэтому когда параллельно с ним появлялся некто называющий себя сыном Ивана Грозного, предводители вооруженных отрядов оказывались перед выбором, который далеко не всегда делался в пользу Бориса. А многих гонцов, развозивших распоряжения Годунова, направленные против Отрепьева, казаки связывали и выдавали самозванцу.
Пропагандистскую кампанию самозванец проводил с размахом, засылая многочисленных агитаторов, которые рассказывали местному населению о добром царе. Армия самозванца росла за счет вливавшихся в нее казацких отрядов. И Отрепьеву приходилось играть две взаимоисключающие роли. Перед поляками он изображал католика, готового обратить Россию в свою веру, а перед казаками — православного царя.
Выйти из этого щекотливого положения Отрепьеву помогло хроническое отсутствие денег. Дело в том, что после первых боев наемники стали требовать жалованья, а платить было нечем. После того как взбунтовавшиеся наемники начали грабить собственный обоз, создалось впечатление, что операция провалилась. Участвовать в безнадежном походе никто не хотел, и в январе 1605 года Юрий Мнишек и большая часть поляков покинули Отрепьева. А сам самозванец отправился в Путивль, где вообще-то не собирался надолго задерживаться. Однако последовать за Мнишеком ему не пришлось, поскольку жители Путивля упросили "природного" царя остаться в городе, пригрозив, что в случае отказа его просто-напросто арестуют и отдадут Годунову. Быть правителем в Путивле хотелось больше, чем пленником в Москве, и Отрепьев согласился.
Молодой полководец
 |
| Даже в случае развода с Отрепьевым Марина Мнишек сохраняла за собой переданные ей Новгород и Псков |
Надо сказать, что агитация внутри России проходила очень успешно. И этому в значительной степени способствовал трехлетний неурожай, который разорил огромное количество крестьян. Охваченные неурожаем области не могли платить налоги, а нуждавшийся в деньгах Годунов требовал неукоснительной уплаты. Раздражение против сборщиков налогов порождало соблазн признать Лжедмитрия и на этом основании не платить налогов Москве. С наступлением весны казаки охваченных восстанием районов перестали пахать "государеву пашню", урожай с которой в качестве натурального налога отправлялся в столицу. Фактически шла гражданская война, лидером которой был сидящий в Путивле Отрепьев. Очень кстати оказалось и то, что его покинула практически вся польская армия. Теперь он мог забыть о данных Сигизмунду обещаниях и все силы сосредоточить на исполнении роли доброго царя. Города восставали, и стоявшие там войска присягали самозванцу. К весне ему принадлежал Воронеж, Белгород, Ливны, Елец, Курск.
Наиболее эффектным пропагандистским, а вернее сказать контрпропагандистским трюком стала доставка в Путивль Лжеотрепьева. В письме сопровождавших Лжедмитрия иезуитов имеется сообщение, что в конце февраля 1605 года "сюда привезли Гришку Отрепьева, известного по всей Московии чародея и распутника... и стало ясно для русских людей, что Дмитрий Иванович совсем не то, что Гришка Отрепьев". Появление Лжеотрепьева на некоторое время парализовало московскую пропаганду, основанную на том, что за царевича Дмитрия себя выдает не кто иной, как расстрига Григорий Отрепьев. Теперь все знали, что настоящего Отрепьева показывают в Путивле на городской площади и, следовательно, царь Борис лжет. Правда, некоторое время спустя Годунову удалось-таки выяснить, что Лжеотрепьева изображал бродяга по имени Леонид. Но время было уже упущено.
 |
| После смерти Бориса Годунова воюющие против Отрепьева дворяне стали сбегать из действующей армии под предлогом участия в похоронах царя |
Самозванческая пропаганда работала на полную мощь. "Димитрий,— вспоминал находившийся тогда в Москве голландский купец Исаак Масса,— часто повелевал отправлять из Кром воззвания к московскому войску и подбрасывать в народ письма, в коих увещевал их: доколе хотят они оставаться слепыми, когда с несомненностью видят, что вся страна предалась ему и они скоро станут под его знамена, говоря им: 'Не стыдно ли вам, люди, быть такими пентюхами и не замечать, что служите изменнику отечества, чьи деяния вам хорошо ведомы, и как овладел он короною, и какому утеснению подверг он все знатные роды — моих родственников, полагая, что когда изведет их, то будет жить без печали'. Также говорил он: 'Поставьте меня пред Мстиславским и моею матерью, которая, я знаю, еще жива, но терпит великое бедствие под властью Годуновых, и коли скажут они, что я не истинный Димитрий, то изрубите меня на тысячу кусков'. Такими и многими другими речами привлек он к себе сердца почти всего народа. Даже все военачальники, не принадлежавшие к родне Бориса, но хорошо знавшие все деяния Бориса и каков он был, частенько помышляли: 'О, когда бы Димитрий был нашим царем', ибо взирали на него, как на восходящее солнце, хотя и не верили, что он законный наследник".
Молодой дипломат
 |
| Если раньше иностранные подданные неохотно покидали Немецкую слободу и Суздальское подворье (там располагались резиденции послов), то приехавшие с Отрепьевым поляки чувствовали себя в Москве хозяевами |
Несмотря на то что они апеллировали к имени чудесным образом спасенного "царевича Дмитрия", Отрепьев совсем не был уверен в том, что московский престол предназначается именно ему. По войску ползли слухи, что в лагере остался самозванец, а настоящий царевич Дмитрий уехал в Польшу. Опасаясь ареста, Отрепьев предпочитал двигаться на некотором расстоянии от своей армии, в окружении сотни вооруженных поляков. В конце концов Голицын все же объявил о своей готовности служить самозванцу. И тут Отрепьев вновь сделал гениальный пропагандистский жест: он отправил в отпуск на три-четыре недели всех дворян, земли которых лежали на территории между его лагерем и Москвой. Отпуска получили также многие стрельцы и казаки. Таким образом Отрепьев убивал сразу двух зайцев: с одной стороны, гасил недовольство, вызванное продолжительными военными действиями, а с другой — рассылал агитаторов в те места, в которые в самое ближайшее время должно было прийти его войско. В итоге сопротивление войску "царевича Дмитрия" почти не оказывалось. Даже Орел и Тула открыли перед самозванцем крепостные ворота, а их воеводы присягнули на верность.
Молодой москвич
 |
| Нестандартное поведение Лжедмитрия привело к тому, что по городу ползли слухи не только про его развратное поведение, но и про то, что царь общается с нечистой силой |
Самозванец прекрасно понимал, что многие москвичи помнят его как Григория Отрепьева. Однако опасался он не случайных узнаваний (такие проблемы решались при помощи денег или убийц), а того, что московские бояре, получившие в цари безродного проходимца, не испытывали по этому поводу никакого восторга. Это означало, что существуют мощные силы, готовые в определенный момент объявить Отрепьева самозванцем.
Ощущение опасности ни на минуту не покидало Лжедмитрия, поэтому первое время его постоянно сопровождали поляки-телохранители. Сопровождавшие царя иноземцы очень раздражали москвичей. К тому же царские охранники нередко нарушали московские традиции, например, заходили в православные храмы. А по церковным правилам тех лет храм, в который вошел иноверец, нужно было освящать заново.
Чтобы не утратить популярности, было необходимо постоянно организовывать массовые действа, которые сейчас назвали бы пиар-акциями. Наиболее эффектным из организованных Лжедмитрием спектаклей стала его встреча с "матерью" — Марфой Нагой.
Посланник, который должен был привезти царицу в Москву, принадлежал к недругам Отрепьева, поэтому никто не мог заподозрить его в том, что он подговаривал Марфу узнать в самозванце своего сына. На въезде в город в присутствии многочисленных свидетелей "мать" и "сын" обняли друг друга, а затем вдова Ивана Грозного продолжила свой путь в карете, а Отрепьев шел рядом с непокрытой головой. Трудно сказать, что именно заставило престарелую царицу принять участие в этом спектакле — страх репрессий или обещание благ и почестей. Скорее всего, и то и другое. Но роль свою она сыграла безукоризненно.
Молодой реформатор
 |
| В официальных документах Отрепьеву приписывались все мыслимые и немыслимые пороки, а патриотически настроенные читатели летописи стерли его лицо |
Стиль государственного управления при самозванце не изменился, да и не мог измениться. Конечно же, появились какие-то новые люди, в основном из тех, кто заседал с Отрепьевым во времена, когда тот еще находился в Путивле. Правда, на правах молодого реформатора Лжедмитрий переименовал Думу в Сенат. Но единственным следствием этого переименования стало появление должности царского мечника, то есть боярина, обязанностью которого является ношение царского меча.
Если верить воспоминаниям доброжелательно настроенных к Лжедмитрию иностранцев, он неплохо справлялся с ролью правителя, нередко экспромтом находя лучшее решение, чем подготовила Боярская дума. Однако ни о какой самостоятельной политике здесь не могло быть речи. По московским обычаям царь шагу не мог ступить без Боярской думы. В свое время Иван Грозный, желая освободиться от боярской опеки, ударился в опричнину. Но Отрепьев такой роскоши себе позволить не мог. А сломать дворцовые обычаи было ему явно не по силам. Бояре не только участвовали в решении всех государственных вопросов, но и повсюду сопровождали царя. Государь не мог перейти из одного помещения в другое без поддерживающих его под руки бояр. Члены Думы дежурили во дворце чуть ли не круглосуточно. Отрепьева эта опека сильно раздражала, а бояр, в свою очередь, раздражали "нецарские" поступки Лжедмитрия, когда он вдруг заходил в какую-нибудь лавку без свиты.
Взаимное недовольство часто проявлялось во время заседаний Думы, где 24-летний царь охотно высмеивал своих "сенаторов", потешаясь над их невежеством и советуя съездить за границу поучиться уму-разуму. Бояре в долгу не оставались. Особым шиком было поймать Лжедмитрия на лжи и вежливо сказать: "Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал!" Ожидая прибытия в Москву семейства Мнишеков, Отрепьев запретил было своим боярам такое обращение. Тогда бояре задали ему простодушный вопрос: "Ну как же говорить тебе, государь, царь и великий князь всея Руси, когда ты солжешь?" Пришлось "государю и великому царю" пообещать, что в Думе он врать не будет.
Чего самозванцу по-настоящему не хватало, так это денег. Готовясь к походу на Москву, он наделал долгов, а казна опустела еще при Годунове, на царствование которого пришлись три неурожайных года подряд. Последние деньги Отрепьев выплатил наемникам в качестве жалованья, но денег требовали все, кто вел Лжедмитрия к власти. В конце концов Боярская дума решила не выдавать денег царским кредиторам. Например, князь Адам Вишневецкий, который специально приехал в Москву, чтобы напомнить Отрепьеву, сколько денег он вложил в никому не известного бродягу, не получил ни копейки.
Единственным способом восстановить платежеспособность государства было увеличение налогов. Но эта мера никогда не добавляет правителю популярности. Если раньше люди переходили на сторону Отрепьева для того, чтобы не платить налоги Борису, то теперь бежать от возросших податей было некуда. Оставалось лишь жаловаться, что "Дмитрий стал тяжел в своих податях".
Молодой человек
Лжедмитрий отдавал себе отчет в том, что его правление вызывает недовольство у многих, и искал в Москве влиятельные силы, на которые можно было бы опереться. Вполне в духе времени он решил сделать ставку на своих родственников, конечно же, не на реальных, а на Нагих — родню матери царевича Дмитрия. Отрепьев считал, что возвышение Нагих послужит косвенным доказательством того, что он действительно принадлежит к этому роду. Однако эффект оказался совершенно неожиданным. Увеличение влияния "семьи" вызывало раздражение представителей более знатных фамилий, которые чувствовали себя обделенными.
Отрепьев оставался чужаком, позволявшим себе странные и эксцентрические поступки. Развлечения Лжедмитрия были очень похожи на детские шалости Петра I. В подмосковных Вяземах была по его приказу построена снежная крепость, у стен которой проводились настоящие военные маневры. Бояре крепость обороняли, а царь с иноземным войском штурмовал. Поскольку бояре и иностранцы терпеть друг друга не могли, каждая из сторон опасалась, что противник пустит в ход настоящее оружие. Затем был построен "Гуляй-город" — передвижная крепость, в штурме которой охотно принимал участие 25-летний царь.
Выросший в нищете, Отрепьев был большим любителем дорогих и изящных вещей. В течение одного пира он мог несколько раз сменять наряды. Молодой царь в огромном количестве скупал драгоценности, и вскоре со всего мира в Москву устремились ювелиры и торговцы роскошью. Другой невинной слабостью монарха были женщины. По Москве ползли слухи о том, как заманивают в Кремль наложниц. Исаак Масса утверждал, что уже после смерти Отрепьева у него родился не один десяток детей. Впрочем, проверить достоверность этих подсчетов затруднительно.
Оставалась надежда, что репутацию царя спасет его бракосочетание, но вышло совсем наоборот. Дело в том, что, живя в Москве, Отрепьев пытался не вспоминать о тех обязательствах, которые давал полякам. А ведь в число этих обязательств входила женитьба на Марине, дочери Юрия Мнишека. Весной 1606 года невеста прибыла в Москву. Самозванец оказался в отчаянном положении: о принятии Мариной православия не могло быть и речи, поскольку ранее он обещал превратить Россию в католическую страну. В конце концов церемония прошла благополучно, чему Отрепьев даже несколько удивился. "Как я венчался,— жаловался самозванец на другой день,— и у меня в ту пору большое опасение было, потому что по православному закону сперва надо крестить невесту, а потом уже вести ее в церковь, а некрещеной иноверке в церковь не войти, а больше всего боялся, что архиереи станут упрямиться, не благословят и миром не помажут". Самозванцу было чему удивляться. Лжедмитрия в Москве считали православным, Марина Мнишек была католичкой, и совершение венчания в православном храме было вопиющим нарушением правил.
Появление царицы-католички сделало очевидным, что продолжительным это царствование не будет. Организовать заговор было технически несложно, и менее чем через две недели после свадьбы Лжедмитрий был убит. В течение трех дней тело самозванца было выставлено на базарной площади, а потом зарыто. Но в земле оно пролежало недолго, поскольку по городу поползли слухи, что у его могилы совершаются чудеса. Допустить народное почитание самозванца было невозможно, поэтому тело выкопали, сожгли, а прах развеяли по ветру. Но избавиться от Лжедмитрия оказалось куда сложнее, чем убить Григория Отрепьева. Через два года в подмосковном Тушине стоял лагерь Лжедмитрия II, а роль его жены исполняла все та же Марина Мнишек. А потом пришел еще один Лжедмитрий... С легкой руки Григория Ортрепьева самозванчество превратилось в вид национального спорта. Самозваные цари появлялись всегда — и при Петре I, и при Екатерине II, и при Николае I, и в советское, и в постсоветское время. Но достигнуть вершины власти не удалось никому, кроме Отрепьева.
АЛЕКСАНДР МАЛАХОВ
|