Помощник и последний пресс-секретарь президента СССР Андрей Грачев в интервью Виктору Лошаку вспоминает о последних днях Михаила Горбачева у власти, его реакции на падение Берлинской стены и размышляет о сегодняшнем отношении к перестройке.
Михаил Горбачев с Андреем Грачевым (в центре) на одной из встреч
Фото: Фотохроника ТАСС
Михаил Горбачев с Андреем Грачевым (в центре) на одной из встреч
Фото: Фотохроника ТАСС
— В этом году 30-летие многих важнейших событий, в том числе ухода Михаила Горбачева от власти. Как прошел последний день Михаила Сергеевича в Кремле?
— День этот Михаил Сергеевич провел со смешанными чувствами. С одной стороны, это был повод для подведения итогов преобразований и перемен, которые пережили наша страна и мир за несколько лет, отведенных перестройке. Перемен, которыми их инициатор Горбачев мог по праву гордиться.
Всего за неполных семь лет удалось политическими средствами демонтировать тоталитарный режим, опиравшийся на репрессии и подавление личных свобод граждан и изолировавший нас от остального мира.
В международном плане был положен конец Холодной войне, грозившей всему миру ядерной катастрофой, бессмысленной гонке вооружений, разрушавшей нашу экономику, и авантюре афганской войны. Но повода праздновать не было, потому что реформы не были доведены до конца, люди не ощутили в повседневной жизни результатов от политической «революции обещаний», а огромная многонациональная страна начала распадаться.
Кроме того, Горбачев уходил в отставку не по своей воле, а под давлением тех процессов, которые сам запустил и над которыми утратил контроль. Так что в личном плане для него как для политика этот день был не лучшим.
— Известно, что день этот в Кремле закончился ужином самых близких к Горбачеву соратников. Вы были в их числе. Вспомните, пожалуйста, о чем говорили?
— Ужин отразил всю эту гамму чувств. После своего телевизионного заявления об отставке и передачи Ельцину через маршала Шапошникова «ядерной кнопки» (вопреки договоренности, Ельцин отказался сам приходить за ней к «бывшему президенту») Горбачев собрал в Ореховой гостиной рядом со своим кабинетом узкий круг: Анатолия Черняева (помощник президента СССР.— «Д»), Александра Николаевича и Егора Яковлевых (А. Яковлев — член Президентского совета, Е. Яковлев — руководитель Всесоюзной государственной телерадиокомпании— «Д») и меня.
Было понятно, что в этот вечер ему не хотелось оставаться одному. Ведь никакой церемонии проводов президента не было запланировано, да и никто из лидеров бывших союзных республик, ставших благодаря ему президентами независимых государств, ему даже не позвонил. Знали, что о таких звонках донесут Ельцину, и предпочитали не раздражать нового «босса».
Мы тоже не хотели оставлять его одного в эти трудные часы. Разговор поэтому шел в основном о том, что удалось сделать и удастся ли это закрепить. Конечно, упоминали, что впереди много неопределенности, что Ельцин непредсказуем и может начать сводить с Горбачевым личные счеты. В то же время преобладала атмосфера осторожного оптимизма.
Хотелось верить, что основные перемены, произведенные в стране и в мире, необратимы и назад отката не будет.
— Близкая вам тема отношения Горбачева и медиа. Какой путь они прошли и в чем его итог?
— Даже если отношения со СМИ у Горбачева менялись в зависимости от политической атмосферы в стране, не менялось главное: убежденность в том, что медиа — это необходимый элемент гражданского общества, что ими можно пользоваться как политическим инструментом, но нельзя командовать. Не будем забывать, из чьих рук они получили отмену Агитпропа, цензуры и Закон о печати. На первом этапе перестройки «управляемая» гласность вообще была едва ли не основным инструментом политических реформ. Позже, когда медиа осмелели, перестали играть обслуживающую роль и стали отражать плюрализм общества, давать слово оппозиции и критиковать власть, это не могло не сказаться на реакции Горбачева. Он мог даже говорить, что пресса, обязанная перестройке свободой слова, его «предала». Но выходок в духе Трампа он себе не позволял.
— На момент начала и первых лет перестройки вы занимали довольно высокую должность заместителя заведующего международным отделом ЦК КПСС. Как смотрели ваши коллеги по Центральному комитету на то, что вы стали членом совета учредителей оппозиционных «Московских новостей»?
— В Международном отделе даже в брежневские времена для сотрудников считалось допустимым выступать в печати, особенно в СМИ, ориентированных на за рубеж: «Новое время», «Московские новости». Конечно, в эпоху перестройки все изменилось, и «Московские новости», особенно с приходом Егора Яковлева, стали авторитетным органом гласности внутри страны. К этому времени я уже работал в команде Александра Николаевича Яковлева и под его прикрытием мог не опасаться позволять себе некоторые вольности и отступления от аппаратной дисциплины. Да и кто сказал, что «Московские новости» были в это время оппозиционной газетой? Оппозиционной к чему? И с чьей точки зрения? Разве что Лигачева. Вы же видите, кто был среди «званых» гостей Горбачева на последнем ужине (всю перестройку главным редактором МН был Егор Яковлев.— «Д»).
— И через 30 лет нет однозначного ответа на вопрос: устоял бы СССР, если бы не путч? А вы как считаете?
— Ответ придется разделить. Да, как считает сам Горбачев, если бы он оставался в Москве и новый союзный договор был бы подписан 20 августа, на что тогда соглашались президенты девяти республик, включая Ельцина, организаторы путча не решились бы на свою авантюру и формально Союз был бы сохранен. Но на сколько времени? Кроме того, это был бы уже другой конфедеративный Союз, то есть оболочка прежнего, жестко централизованного имперского государства, созданного большевиками. Сколько времени он смог бы существовать в форме Евросоюза или Швейцарской Конфедерации?
Не будем забывать, что уже в мартовском референдуме 1991 года, на который ссылаются критики Горбачева, не участвовали 6 из 15 республик. А восстанавливать Союз силой по сталинской модели или танками по-китайски, как хотели путчисты, Горбачев бы все равно не стал.
— Как встретил Горбачев новость о падении Берлинской стены?
— Думаю, что падение стены Горбачев встретил с облегчением. Ведь в новом мировом ландшафте после окончания Холодной войны и с надеждами на создание общеевропейской системы безопасности вместо военных блоков стена выглядела как «гнилой зуб», оставшийся от прежней эпохи. Разрушать ее самим, как требовал от Горбачева Рейган, было бы несподручно. Лучше всего было предоставить это самим немцам и, главное, не защищать ее нашими танками.
— Важна ли была для Горбачева мораль в политике?
— Безусловно. В этом тоже он отличался от своих предшественников. Хотя не будем преувеличивать. Он был политиком, а не проповедником или моралистом и поэтому заботился прежде всего о результатах. Просто он считал (может быть, наивно), что моральная политика в конечном счете более результативна. А результатов он добивался не проповедями, а используя тактику, идя, когда нужно, на компромиссы, «петляя» и «заметая следы». Но не теряя главного направления и заботясь о том, чтобы избежать гражданского конфликта и применения силы.
— В России многие считают, что при Горбачеве страна пошла «не туда», потеряв прежнюю мощь и доминирование.
— Что значит «в России»? Если речь идет об опросах, то они ведь отражают мнение тех, кто забыл, как жил в Советском Союзе, или родился позже и не жил в нем вообще, а уж в Китае или Северной Корее — тем более. И «куда именно» должна была бы пойти другая политика, чтобы сохранить советскую «мощь» и доминирование? Оставаться в Афганистане, чтобы бежать оттуда, как сегодня американцы, положив там еще несколько тысяч наших ребят? А может быть, кормить и дальше за счет уровня жизни собственного населения наших «друзей» по всему миру и собственный ВПК, состязаясь одновременно и с Америкой, и с Китаем?
— В разное время Горбачев раздражал власть своими заявлениями. Не стоило ли ему быть ближе к нынешней власти, чтобы оказаться полезнее стране и реформам?
— Честно говоря, я предпочел бы, чтобы нынешняя российская власть больше задумывалась о том, не слишком ли далеко, а главное — куда она уводит страну от целей, обозначенных перестройкой и тем уровнем свободы, на которую Россия получила право впервые в своей истории. Да и о каких «реформах» вы упоминаете, может быть, конституционной?
— Вы автор нескольких книг о Горбачеве и перестройке, а сейчас заканчиваете новую. О чем она будет?
— Я действительно заканчиваю книгу для издательства «Эксмо» с воспоминаниями о том, что происходило в Кремле и за его стенами 30 лет назад, и, главное, с попыткой ответить на вопрос, почему все кончилось, «как всегда». Или еще не кончилось?
— Я бы ответил, что нет.