Сверх да и только

В прокат вышел игровой дебют итальянского документалиста Пьетро Марчелло «Мартин Иден» (Martin Eden). Оригинальная интерпретация «культового» в начале ХХ века, а ныне кажущегося не более чем документом эпохи романа Джека Лондона (1908) принесла актеру Луке Маринелли приз за лучшую мужскую роль на Венецианском кинофестивале, а самому Марчелло — восторги синефилов. Михаил Трофименков увидел в «Мартине Идене» образец визуального «вышивания крестиком» по канве романа: пластическая изобретательность сочетается со смысловой ничтожностью.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мартин Иден, дикарь-моряк, самородок-самоубийца, добившийся литературной славы ценой полной утраты смысла жизни, шествует, ласково улыбаясь, прямо на камеру под аккомпанемент бессмертной песни Джо Дассена «Salut, c’est encore moi». Маринелли вообще часто ходит по фильму, обернувшись к зрителям анфас. Видать, режиссер считает фронтальный план наиболее выигрышным для красавчика с кокетливой родинкой на щеке. При этом Марчелло столь настойчиво объяснял выбор Маринелли на роль джеклондоновского альтер эго его сходством с Владимиром Маяковским, что коллективный разум кинокритиков в это сходство свято уверовал. Хотя двойником Маяковского можно объявить любого высокого мужчину с лицом крупной лепки.

Ладно, параллель между Иденом и Маяковским можно разумно объяснить, а голос Дассена за кадром списать на авторскую иронию, если бы ирония не была категорически чужда Марчелло. Он не просто перенес действие романа из американского Окленда в Неаполь. Марчелло поместил действие в хронологически размытое пространство «вообще ХХ века». Мартин и его пассия из высшего общества Руфь, с неизвестной науке целью перекрещенная в фильме в Елену (Джессика Крисси), смотрят в кинотеатре фильм Киры Муратовой «Познавая белый свет» (1978). Идена посещают видения сожжения нацистами книг в 1933 году и крушения парусника. Ювелирно обработанная бытовая хроника из провинциальных архивов застит герою взор.

На дворе стоят то первые годы ХХ века с их митинговыми страстями и предчувствием мировой войны, то 1930-е с их салонным декадансом. То неореалистические 1950-е с живописной нищетой неаполитанских кварталов, то вообще «свинцовые» 1970-е, когда и дня в Италии не проходило без очередной бойни террористического или мафиозного толка. В процессе такого историософского туризма из итальянского космоса начисто выпала, скажем, мощнейшая компартия. Герои могут сколько угодно стучать на пишущих машинках «Оливетти» 1950-х, но их социальная мысль замерла на уровне споров социалистов и анархистов 1910-х. В романе Иден был потрясен стихами Алджернона Суинберна, близкого к кругу прерафаэлитов, что рифмовалось с любовью героя к прерафаэлитской красоте Руфи. В фильме место Суинберна занял Шарль Бодлер: ясное дело, кто же старика Суинберна нынче помнит. Но почему тогда Марчелло не заменил философа-эволюциониста Герберта Спенсера, также потрясшего душу Идена, на какого-нибудь более узнаваемого мыслителя?

Марчелло считает Идена этаким Агасфером ХХ века, привольно перемещающимся в космосе истории. С чего вдруг? Иден с его доморощенной философией, замешанной на Ницше и Спенсере, обречен оставаться реликтом именно что начала ХХ века. Вымышленный Иден принадлежит к тем же великим и ужасным сыновьям эпохи, что — если продолжить ряд русских ассоциаций — реальные Максим Горький и Иосиф Сталин. К разряду самородков-разночинцев-ницшеанцев, свято веровавших в безграничность своих возможностей. Но сам Джек Лондон расправился в финале романа со страдающим героем, покарав его смиренной смертью именно за ницшеанское высокомерие. В фильме же Мартин, едва прославившись, вдруг превращается в истеричного дегенерата с суицидальными порывами: так изображали в худших советских фильмах декадентов и прочих эсеров.

Короче говоря, «Мартин Иден» получился у Марчелло двумя фильмами по цене одного. Один фильм — синефильский и претенциозный экзерсис на тему ХХ века, недоговоренный, недодуманный, недоделанный. Другой — банальная мелодрама о невозможной любви красавчика и красавицы. Литературовед и переводчик Виктор Топоров говаривал: зачем читать Лондона, лучше прочитать по отдельности «Так говорил Заратустра» и «Жизнь животных» Брэма. Точно так же непонятно, зачем смотреть «Мартина Идена», если существуют честные мелодрамы без интеллектуальных ужимок и не менее честные, пусть и снобистские, игры с кинохроникой.