Песня забвения, она же — памяти

В издательстве Центра Вознесенского вышла первая книга Инны Краснопер — самого интересного из пишущих по-русски поэтов, появившихся за последние годы

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Инна Краснопер родом из Уфы, давно живет в Берлине, пришла в поэзию, уже будучи сложившейся художницей. Ее первая сфера деятельности — танцевальный перформанс. Этот не вполне литературный бэкграунд в ее текстах хорошо ощущается. Мы знаем, что в поэзии важна длительность, временное измерение, что ее организующая сила — ритм, но на самом деле почти никогда не вспоминаем об этом, читая и слушая стихи.

Тексты Краснопер делают время ощутимым физически — кажется, что их чтение требует мышечных усилий. Это время — время движения. Больше, чем любой автор в современной русской поэзии, Краснопер раскрывает язык как телесную вещь — орган, наделенный моторикой и способный к акробатике. Речь здесь прежде всего не производство высказываний, а череда жестов; вербальная коммуникация проживается как невербальная — слово рождается из напряжения тела.

Писать так от большого ума невозможно, требуется ограничение культурных умений, возвращение в детство. Поэтому стихи Краснопер могут показаться немного наивными. Они правда напоминают детскую игру — не то скороговорку-считалочку, не то пирамидку или кубики. Их импульс — желание попробовать язык наощупь — удовольствие от перестановки слов и букв, разрывания и склеивания знакомых форм, макаронической мешанины фрагментов английского и немецкого, дурашливой подстановки нелепостей на неожиданные места (особенно любит Краснопер слово «лось», переходящее из одного текста в другой). Как те песни, что маленькие дети поют самим себе, эти игры должны длиться долго — пока не перепробованы все возможные сочетания и заряд сам собой не иссяк.

Подобным образом Краснопер осваивает разные регистры: непритязательно-бытовую болтовню и интимный самоотчет, смешной подростковый мат и язык современной теории. Каждый из этих диалектов распадается в игре, а затем открывается как новый, чарующе-нелепый язык с еще не вполне известными возможностями.

В основе этой механики — авангардный механизм остранения, деавтоматизации восприятия. Но стихи Краснопер не похожи на аналитический эксперимент — попытку разложения и пересборки поэтических средств. Это процесс гораздо более глубокий и не вполне технический. Ее поэзия — речь человека, забывающего и вспоминающего язык в одно и то же мгновение.

Краснопер начала писать по-русски, работая в иноязычном контексте — мысля как художник на немецком и английском. Ее тексты — эмигрантская поэзия, но в особом, абсолютно непривычном русской культуре смысле. Здесь нет никакой меланхолии, тоски по родному разговору со своими. Но есть состояние дезориентации, свойственное современному мигранту (да и любому жителю глобального цифрового капитализма), состояние человека со слегка порушенной памятью, дрейфующего между культурами и языками и оттого готового постоянно обнаруживать хорошо знакомое как забытое.

Стоит объяснить, почему эти стихи кажутся событием в современной поэзии. Недавние 2000-е и ранние 2010-е годы были эпохой цветения поэтических языков, разработки десятков непохожих друг на друга способов выражения личного и социального, исторического и эротического, человеческого и нечеловеческого опыта. К середине прошлого десятилетия сложилось ощущение, что языки эти исчерпали себя, расцвет кончился. В новой, особенно молодой поэзии возникло несколько способов работать с этим кризисом, проблематичностью высказывания: неоконцептуалистское пересмешничанье — игра отчужденными словами и дискурсами; активистская возгонка — легитимация поэтической речи политической правдой (прежде всего это касается новой феминистской поэзии); отказ от любой, даже игровой субъектности и попытка предоставить слово алгоритмам, оседлать обезличивающую силу интернета (этим занята большая часть наиболее радикальных молодых поэтов).

В этом контексте работа Краснопер выглядит уникальной. В ее текстах нет ни уверенности в праве на высказывание, ни сомнения в нем, ни стремления отказаться от этого права. Проблемы, триумфы и травмы русской поэзии последних двадцати лет для нее — во многом чужие. Дистанция по отношению к собственному языку, возможность обнаружить в нем неизвестный и доступный для нового овладения, создает поэтическую речь, свободную от ресентимента, воинственности и пораженчества.

Такая речь не подразумевает уверенной в себе фигуры говорящего, субъекта. Наоборот, сам процесс забвения-воспоминания языка и позволяет субъекту родиться. Как младенец, еще не вполне знающий, где у него что и как этим всем пользоваться, так же и носитель такого обретенного в игре языка примеряет его как первую одежду, танцует как еще неизвестный танец. Как и ребенок, говорящий этим языком, не знает сомнения, проклятия критики. Он не задает вопроса, правдивы ли его слова о мире, потому что правды, как и неправды, для него просто нет. Есть только абсолютная достоверность речи.

Инна Краснопер. Нитки торчат. М.: Центрифуга — Центр Вознесенского, 2021