гастроли балет
На продолжающихся гастролях в Лондоне (см. Ъ от 19, 23 и 27 июля) Большой театр показал самый рискованный балет своей программы — современную версию "Ромео и Джульетты" в постановке английского режиссера Деклана Доннеллана и молдавского хореографа Раду Поклитару. Наши СМИ со ссылкой на британскую прессу сообщили о грандиозном провале. Присутствовавшая на премьере в "Ковент-Гардене" ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА была свидетельницей совсем иного поворота событий.
Привозить эту версию в Лондон было почти что самоубийством. Во-первых, без малого полвека назад Большой покорил британскую столицу именно "Ромео и Джульеттой". Только роскошная постановка Леонида Лавровского так же похожа на нынешнюю, как костюмная классика Франко Дзеффирелли — на отвязный клип База Лурмана с Леонардо ди Каприо. Во-вторых, в "Ковент-Гардене" имеется собственная, всеми обожаемая версия трагедии Шекспира — близкая советской и давно ставшая мировой классикой. В-третьих, на Большой англичане ходят, чтобы смотреть балет и балерин, а тут ни пуантов, ни дуэтов, ни танца — словом, ничего возвышенного и красивого, да и балеринам развернуться негде. К тому же оказалось, что, в отличие от Москвы, в Лондоне режиссер Деклан Доннеллан вовсе не пользуется репутацией непогрешимого гуру. А современным балетом (и куда более высокого качества, чем хореография дебютанта Раду Поклитару) англичан и вовсе не удивишь.
Эти нерадостные мысли обуревали меня в партере Королевского театра, переполненном осанистыми джентльменами и дамами в вечерних туалетах,— зал был забит как на каком-нибудь "Лебедином". Я представила себе, как на знакомую музыку первой встречи Ромео прихватит Джульетту за бока и она мелко задрожит всеми конечностями, словно в эпилептическом припадке. Как Джульетта будет обнюхивать незнакомца в маске, как маленький зверек. Как кретин Парис протрет ручку невесты обшлагом рукава, прежде чем ее поцеловать. Как будет охотиться за маленьким самцом Тибальдом его похотливая тетка Капулетти. Как вульгарно, прилепясь друг к другу бедрами, будут дергаться гости на балу у Капулетти. И мне стало совсем нехорошо.
Для нас, москвичей, такие режиссерско-хореографические провокации были самым ценным в этой главной премьере истекающего сезона — это был наш протест против ханжества советского балета, болезненная, но спасительная прививка от актерской апатии и слащавых штампов. Труппа чуть ли не впервые за десятилетия затанцевала с упоением и самоотдачей, причем не только солисты, но и самые безнадежные скептики труппы — кордебалет.
Но англичанам-то до наших домашних радостей не было никакого дела. Перед увертюрой они наградили оркестр поощрительно-жаркими аплодисментами и приготовились наслаждаться. Первая энергичная сцена — массовая драка стенка на стенку с финальной поножовщиной — закончилась в полном безмолвии. Сцена бала с виртуозно разработанными мизансценами и хитросплетениями семейных отношений ушла словно в вату. На появлении Меркуцио в женском платье, похожего на Александра Калягина в комедии "Здравствуйте, я ваша тетя!", вроде порхнул легкий смешок, но тут же потонул в гробовой тишине. В сцене у балкона (самой танцевальной во всех балетных версиях, кроме этой) впору было зажмуриться: наших Ромео и Джульетту битые десять минут таскает на руках кордебалет, символизирующий неодолимую преграду: любовники мало что друг до друга не дотрагиваются, так еще и собственными ногами не ходят. Оставалось надеяться на великолепные убийства на площади.
Вся команда Большого — и Юрий Клевцов (Меркуцио), и Денис Медведев (Тибальд), и совсем молоденький Денис Савин (Ромео), и титулованная, обычно эгоцентричная Илзе Лиепа (синьора Капулетти), и безымянная корда — с самого начала балета дралась дружно и отчаянно, как наша сборная со сборной Уэльса за путевку на чемпионат мира. Отстаивали себя, репутацию Большого, свою веру в то, что они делают правильное и нужное дело. Их яростная энергия накатывала со сцены физически ощутимыми толчками. После первого акта публика захлопала — неожиданно громко и энергично. Но тут же осеклась, словно испугавшись. В антракте я шпионила. Слова "гимнастика", "пантомима" не нуждались в переводе — провал казался неизбежным, тем более что второй акт "Ромео" уступает по энергетике первому.
В том же каменном безмолвии зала прима-балерина Мария Александрова-Джульетта (в начале гастролей щеголявшая классической выучкой в "Дон Кихоте") крючила ноги от отчаяния; била кулаком патера Лоренцо, вырывая заветное снадобье; длинным языком по-собачьи слизывала его с ладони; истерично хохотала, наткнувшись в склепе на тело любовника и некрасиво пыряла себя ножом, кинувшись на стену кордебалета.
Занавес пал. Зал безмолвствовал — как тогда, в 1956-м, на первом лондонском "Ромео" Большого. Потом раздался визг. Зрителей прорвало овацией. Артисты, парализованные нервным напряжением, окаменело кланялись. Через рампу кинули первые цветы — дело, невиданное в респектабельном Королевском театре. Веселыми мячиками выпрыгнули на сцену режиссер Доннеллан с хореографом Поклитару и сценографом Ормеродом и получили свою порцию аплодисментов. Артисты обмякли, заулыбались, закланялись неспешно, поочередно. На балетный чемпионат мира они все-таки прорвались.