гастроли балет
Очередной этап лондонских гастролей Большого театра (о начале которых Ъ писал 19 и 23 июля), состоял из цикла "Лебединых озер". Главный русский балетный шлягер, как и следовало ожидать, собрал аншлаги. Из Лондона — ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
На первый взгляд кажется, что бурлящий туристами жизнелюбивый Лондон и не подозревает о гастролях Большого: ни одной афиши даже на станции метро "Ковент-Гарден". Лишь один маленький, метр на полметра, плакатик с зависшим в прыжке Дмитрием Белоголовцевым в роли Спартака можно обнаружить на стене самого театра. На самом деле нигде в мире (разве что в Москве) так пристально не следят за балетной жизнью, как в английской столице. На каждый новый спектакль мигом откликаются все главные газеты страны, телевидение исправно показывает закулисье и выдает репортажи, солистов Большого пытают интервью инквизиторы-критики, а театр на 2300 мест исправно заполняется каждый вечер.
На цикле "Лебединых озер" наблюдался и вовсе аншлаг, хотя в Лондоне у этого московского балета подмоченная репутация. Лет пять назад Большой театр показывал здесь версию своего тогдашнего художественного директора Владимира Васильева и был изящно разруган местными рецензентами. Однако ни сам театр, ни его опытные импресарио не опасались последствий былого провала: на "Лебединое" публика ходит всегда. К тому же на сей раз привезли редакцию Юрия Григоровича. Балет подавали как премьеру: в 2001 году, восстанавливая в Большом спектакль 35-летней давности, автор внес несколько поправок, в частности, убил в финале Белого лебедя. На мой вкус, немного найдется балетов нуднее этого надуманного и скудного хореографией "Лебединого". К тому же полную коллекцию своих Одетт-Одиллий Большой предъявить не смог: ценимая лондонскими балетоманами балерина Грачева на гастроли не приехала. По официальной версии — заболела, по более правдоподобной — обиделась, что ей не дали танцевать почетный первый спектакль. Первое и последнее "Лебединые" танцевала новое "лицо театра" — бывшая прима Мариинки Светлана Захарова с эскортом из лучших московских кадров: в партнеры ей дали статного и надежного Андрея Уварова и даже во второстепенных ролях заняли ведущих балерин.
Не ведающая о закулисных драмах публика смотрела балет с дружелюбным вниманием. Прощала оркестру медные грубости, политкорректно уравнивала аплодисментами солистов, не обижая безалаберную и разболтанную Марию Аллаш и не поощряя энергично-собранную солистку Александрову (сверстницы принца); одаривала терпеливым вниманием унылые кордебалетные танцы первой и третьей картины, поощрительно похлопывала львиным прыжкам премьера Уварова. Зрительская культура в Лондоне удивительна: о клаке здесь не имеют представления — аплодируют либо все, либо никто. Хлопать во время танца считается неприличным — никакой трюк не поможет, хоть на пупе извертись. Настойчиво вызывать артиста из-за кулис тоже не следует — это вредит целостности спектакля. Аплодисменты вспыхивают разом и погасают мгновенно — как перед подачей теннисиста.
Труппа здесь танцевала старательнее, чем в Москве, не без усилий приноравливаясь к меньшей по размеру сцене. Но ничуть не вдохновеннее. Вымуштрованные лебеди держали строй, резво подкидывали ножки в сиссонах и амбуате, разом приседали и разом вскакивали на пуанты; четверка маленьких лебедей была безупречно синхронна — но поэзии в этом было меньше, чем в маневрах английской гвардии перед Букингемским дворцом.
Самым индифферентным оказался принц — по замыслу Юрия Григоровича едва ли не главный герой балета, замученный душевной раздвоенностью. Господин Уваров, благонравный и безмятежный, словно проживал свой шестисотый "день сурка" — как ни скакал и ни колдовал руками за его спиной энергичный Злой гений Дмитрия Белоголовцева, из состояния обреченной невозмутимости этого принца было не вывести. Впрочем, Одетта-Одиллия Светланы Захаровой в его чувствах тоже особо не нуждалась. Эта роскошная балерина явно обделена мимическим даром, за что критики постоянно упрекают ее в "холодности". Бедная прима изо всех сил пытается исправиться — то неумеренно плещет руками, имитируя нервный трепет, то строит глазки, имитируя сладострастие. Все эти примитивные приемы госпоже Захаровой только вредят — тело и ноги балерины куда убедительнее ее мимики. Лучшими моментами спектакля оказались те, в которых прима забывала "играть": "белое адажио" и вариация второго акта, гипнотическое трио и нервное фуэте с высоко (на 90 градусов) отброшенной ногой были великолепны. Замечательной чистоты танец экс-петербурженки разительно отличался от разудалой небрежности москвичек — "лицом Большого" эту благовоспитанность назвать трудно, зато в труппе приме действительно нет равных.
Публика оценила искусство госпожи Захаровой бурно: в плеск дисциплинированных финальных аплодисментов вторгались отнюдь не балетные вопли — что-то вроде пиратского "йо-хо-хо". Критика была не столь восторженна. Впрочем, претензии предъявляли по большей части к постановке. Приговор рецензента The Daily Telegraph, написавшей, что если идея этого "Лебединого" еще могла задеть Брежнева, то сейчас она выглядит практически бессмысленной, до такой степени совпадает с мнением корреспондента Ъ, что больше нечего добавить.