Череда оперных знаменитостей первого разряда, выступавших в этом сезоне на отечественных сценах, завершается. Сегодня в Большом зале консерватории выступит знаменитый американский контратенор Дэвид Дэниэлс (интервью с ним см. во вчерашнем Ъ). До этого он дал концерт в Челябинске, на котором побывал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
На доске объявлений профкома Челябинского театра оперы и балета висело грозное объявление: "Всем пройти прививку против дифтерита. С собой иметь шприц 1 гр. или 2 гр.". И рядом ксерокопия статьи из местной прессы, робко задающейся идиотским вопросом: "Современный Фаринелли?"
Нельзя сказать, чтобы в Челябинске Дэвида Дэниэлса с нетерпением ожидали. Растяжек и афиш, как в Москве, по городу не висело, только в том же театре красовалась скромная афишка, обещающая все тот же "концерт для ангела с оркестром" (отчего именно для ангела, было не совсем понятно, потому что воспроизведенная тут же внешность певца как-то мало соответствует представлениям об ангелах). Простые челябинцы на расспросы корреспондента Ъ в основном отмахивались: "Не, мы его не знаем, и даже молодежь наша не знает. Не пойдем". В общем, страшно сказать, каким неприступным для мировой знаменитости представлялся челябинский слушатель. Вот тут-то и сыграли свою роль анонсы в региональной прессе. Знаменитому кастрату Фаринелли больше повезло с известностью у разборчивой челябинской молодежи, за что спасибо китчевому фильму Жерара Корбьо. И невозможная по медицинским показаниям попытка отождествить с ним Дэвида Дэниэлса (бравирующего вполне себе верильным имиджем ражего детины) обещала, по крайней мере, некоторую пикантность. Так что когда певец прибыл, оказалось, что местную прессу преизрядно интересуют вопросы не вокала, а пола и деторождения. Что, впрочем, взволновало скорее российский менеджмент контратенора, нежели его самого.
Но на концерт люди пришли. В зале театра (красный плюш, позолоченные капители и прочие бравурные красоты послевоенной поры) пустых мест практически не было. Публика сама удивлялась своей многочисленности. Правда, многих привлекла в первую очередь фигура Алексея Уткина, известного гобоиста и руководителя камерного оркестра "Эрмитаж", солисты которого сопровождали выступление Дэвида Дэниэлса. В отличие от последнего, имя Алексея Уткина казалось более понятной и основательной причиной для того, чтобы в этот изнурительно жаркий вечер все-таки прийти на концерт. В этом заслуга, но одновременно и слабость того product placement, который устроила продюсерская сторона, задумав зазвать Дэвида Дэниэлса в Россию. Иные из пиар-материалов, распространенных ввиду приближения концертов, создавали превратное впечатление, что главным героем мероприятия является именно Алексей Уткин, а Дэвид Дэниэлс просто так подвернулся и, так уж и быть, принимает участие. Тогда как объективно-то главной продюсерской удачей был именно приезд одного из самых востребованных и дорогих певцов мира, на концерты которого в Мюнхене, Зальцбурге, Милане или Лондоне публика предпочитает ходить ради него самого.
"Эрмитаж" и открыл вечер, исполнив концерт для гобоя с оркестром Карла Филиппа Эммануила Баха. Во время исполнения с грохотом лопнул один из софитов, направленных на сцену. Никто не пострадал, включая музыку Баха-сына, но по рядам слушателей пробежал нервный смешок. Далее следовала кантата Баха-отца "Ich habe genug", и, в общем, при виде мужчины, поющего меццо-сопрановое соло, нервных смешков тоже вполне можно было ожидать. Однако когда этот мужчина вышел, излучая сущую брутальность, умеряемую разве что фраком, и как-то сурово посмотрел в зал, стало понятно, что смешков не будет. И их не было. Даже когда певец вступил с первыми словами кантаты. А это были грустные слова человека, готовящегося умереть и говорящего миру "спокойной ночи". Вопреки протестантскому созерцательно-строгому духу текста, Дэвид Дэниэлс с крайне витальной выразительностью переходил от эмоции к эмоции: скорбь, умиление, отчаяние, экстаз. Но все это без надрыва, без аффектации, как-то веско и уверенно. И, конечно, с парадной, в полную силу демонстрацией совершенно ошеломляющего голоса — звучного, насыщенного, подвижного, неожиданно легкого.
Идеальная вокальная форма (самый ее расцвет, надо думать), масса вкуса и ни одной небрежности, никакой халтуры — все это рано или поздно просто обезоруживало. И в первом отделении, и во втором (где звучали арии из "Роделинды" и "Юлия Цезаря" Генделя) публика обеспечивала настолько сосредоточенно-внимательную тишину, которая мало того что в Москве редко бывает, но даже и значительно западнее вряд ли бывает всегда. То есть эти недоверчивые люди, которым совершенно не капали на мозги, сообщая, что Дэвид Дэниэлс — это круто и модно, для которых этот концерт не был статусным событием или престижной тратой денег, они таки впечатлились.
Когда певец по-английски объявил бис, известную арию Давида из генделевской оратории "Саул", зал так довольно загудел и так обрадованно захлопал, как будто только этой арии и дожидался несколько последних сезонов. И действительно, объем последовавшего за этой арией восторга был внушителен. Людей, украдкой смахивающих слезу, не видел, врать не стану. Но аплодировали стоя. Все. И еще какая-то девушка подарила Дэвиду Дэниэлсу плюшевого медведя. И это было так же странно, сентиментально и неожиданно, как и сама картина взаимопонимания, нарисовавшегося между непривычным к такой публике певцом и непривычной к таким певцам публикой.