На Карловарском фестивале показана уже большая часть конкурсной программы. Среди фильмов, вызвавших самый живой интерес журналистов и публики,— "Мой сводный брат Франкенштейн" Валерия Тодоровского. Из Карловых Вар — АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
В местной фестивальной газете из года в год повторяются две темы для шуток: архитектурный "монстр социализма" отель Thermal и превращение чешских Карловых Вар, в прошлом немецкого Карлсбада, в "малую Россию".
Про Thermal говорят, что посреди курортного городка с домами, похожими на торты и украшенными изюминками модерна, злополучный 15-этажный отель выглядит как зловещая космическая ракета. Ему ставят на вид и плюшевые кресла, и сочетание красных ковров с синими панелями, и лампы, висящие над ресторанными столиками так низко, что их задевают головами. То, что почиталось писком моды и символом прогресса тридцать лет назад, вызывает сегодня снисходительную усмешку.Однако даже самые ядовитые критики не могут не признать, что другого столь же идеального места для фестиваля не найти. Где еще сыщешь 267 гостиничных номеров за умеренную цену и тут же, не выходя из здания, 6 кинозалов, включая большой парадный. Плюс бассейн, водные процедуры, кабинеты электротерапии и прочие курортные прелести к услугам гостей, подорвавших здоровье изнурительными кинопросмотрами.
Теперь о русских. В Карловых Варах до сих пор так и не решили, как к ним относиться. С одной стороны, не стерлась память о социализме и 1968 годе, не утихли разговоры о вездесущей русской мафии. С другой — экономика города явно держится на пришельцах с Востока, от русских до чеченцев. При этом Карловы Вары не превратились в Чикаго, и вечерами здесь спокойно, порой даже слишком. Петр Первый повышал на карловарских водах свою потенцию, Иван Тургенев лечил подагру, а Лев Толстой поправлял желудок — русские традиции здесь давние и сугубо мирные, но все равно страшновато.
На этом фоне "Мой сводный брат Франкенштейн" смотрится вполне актуально. Его сюжет, придуманный сценаристом Геннадием Островским, бьет не в бровь, а в глаз. В интеллигентно-мещанскую московскую квартиру, где обитает типовая семья мидл-класса с двумя детьми (ее социальную физиономию воплощают родители — Леонид Ярмольник и Елена Яковлева), вторгается чужеродный элемент, папин грех молодости. Даниил Спиваковский играет незаконного сына, настоящего или мнимого. Это одноглазый псих, отслуживший в "горячей точке", читай — в Чечне, хотя слово это ни разу не звучит в картине. Он всюду видит затаившихся "духов", готов стрелять и взрывать, чтобы спасти "своих", и вообще воспринимает мир черно-белым, без оттенков. Как в классическом кино — хорроре "Франкенштейн" 1931 года, монструозный герой которого дал название и синефильскую параллель фильму Валерия Тодоровского.
В мирных и комфортных Карловых Варах этот фильм обрел расширительный смысл. Что и подчеркнул господин Тодоровский на встрече с журналистами. Не надо думать, будто кино о войне, без стука входящей в дом, касается только России. Европа хочет отгородиться от Востока, поэтому Восточную Европу переименовали в Центральную, но что находится за центром да и в самом центре? Где сегодня центр и где окраина? В Нью-Йорке об этом стали задумываться после 11 сентября, в Москве — после "Норд-Оста".
В Карловых Варах восемь лет назад победил пацифистский фильм "Кавказский пленник", который снял Сергей Бодров-старший со своим сыном в главной роли. В качестве ремейка к нему последовал "Брат" Алексея Балабанова: герой Бодрова-младшего вернулся с войны и стал культовым народным мстителем. "Данила наш брат, Путин наш президент" — читали мы перед выборами. По идеологии это был аналог "Рэмбо". Однако чеченский синдром, как в свое время вьетнамский, должен был претерпеть и другие повороты. Газета Variety сравнивает "Франкенштейна" с такими классическими американскими фильмами, как "Дорога домой" и "Охотник на оленей". В них, может, не была соблюдена политкорректность, но впервые война предстала как человеческая трагедия, пусть и для одной стороны.
Я спросил у Валерия Тодоровского, в каких отношениях его "Сводный брат" находится к кровному балабановскому "Брату". В ответ прозвучало: "Конечно, это полемика. Хватит уже, когда нам показывают людей, приходящих с войны благородными бандитами и наводящих порядок. В моем фильме нет правых и виноватых. Есть монстры войны, которых мы породили и от которых нам никуда не деться. Можно жить в Москве и не только не попасть на чеченскую войну, но вообще не знать, что она существует. Фильм показывает, что на самом деле нельзя".
Многие удивлены: как, этот фильм снял режиссер "Любовника"? Валерий Тодоровский, однако, вовсе не сделал политическое кино и не изменил столь привлекавшему его поклонников интимистскому стилю. Но обогатил его гротеском, хоррором, элементами черной комедии нравов. В общем, попытался вывести своего Франкенштейна. Теперь о его жизнеспособности будут судить на родине Голема.