В воскресенье в театре им.Моссовета новый театр "Улисс" показал премьеру спектакля по пьесе Чехова "Безотцовщина". Спектакль представляет собой уникальный опыт коллективной режиссуры: он поставлен руководителем театра Михаилом Мокеевым вместе Владимиром Берзиным и Владимиром Клименко. О новом спектакле рассказывает критик АЛЕКСАНДР СОКОЛЯНСКИЙ.
Михаил Мокеев, 42 года, выпускник Школы-студии МХАТ (курса Олега Ефремова). Его спектакль "Эмигранты" (1984) по пьесе Славомира Мрожека в театре-студии "Человек" до конца восьмидесятых оставался фаворитом крупнейших театральных фестивалей мира. Две следующие его работы "О 'Преступлении'" по Достоевскому и "Лес" Островского (Всероссийские театральные мастерские 1990) подтвердили репутацию Мокеева как одного из самых интересных режиссеров среднего поколения.
У пьесы несколько редакций, в одной из них она называется "Платонов". Многие, наверное, помнят ее по киноверсии "Неоконченная пьеса для механического пианино". Никита Михалков, искромсавший чеховский текст почти до неузнаваемости, был совершенно прав: "Безотцовщина" — пьеса громоздкая, нестройная и квелая. Ее темы и реплики потом гениально прозвучат в "Дяде Ване", "Вишневом саде" — пока что они словно бы стоят не на своих местах. "Безотцовщина" — смутное предчувствие нового театра: Чехов уже знает элементы своей драматургической системы, но самой системы у него нет — нечто главное еще не случилось.
"Нечто главное" долго не случалось и у Михаила Мокеева, год с лишним мучившего пьесу, актеров и себя. Подробно разобрав пьесу, найдя ее нерв и общий тон игры, Мокеев перед самым выпуском, видимо, почувствовал, что работа зашла в тупик и сил на "сборку" не осталось. Он совершил поступок неожиданный и мужественный: отдал спектакль в чужие руки. На афише три режиссерских имени: Михаил Мокеев, Владимир Берзин, Владимир Клименко (Клим). Сохранив нервную остроту мокеевских решений, Клим и Берзин привили действию гармоническую ясность, чувство покоя и меры. Выяснилось, что театральные языки, по отдельности найденные и освоенные, способны звучать друг в друге. Во всем остальном этот спектакль — опыт ретроспекции, трезвое подведение итогов независимого, невесомого существования. Молодой театр конца 80-х — начала 90-х радовался своей ненужности, если угодно, своей личной "безотцовщине" как состоянию свободы. Он не брал на себя обязательство быть любимым, ценил в себе невыразительность и оранжерейную слабость. Слабый человек втягивается в общую жизнь куда основательнее, чем сильный. У него не хватает воли обрывать лишние, мешающие связи, он во все впутан и всем должен, но остался неродным. Быть неродным — хуже, чем быть посторонним. Работа Юрия Екимова (Платонов), актера, замечательно играющего слабость и душевную истому, да и весь четырехчасовой спектакль в целом — про это.
Очень многое в нем сделано вполоборота к прошлому: много цитат из прежних спектаклей, много намеков, понятных лишь профессионалам, хорошо знающим Клима, Мокеева и театральную ситуацию на рубеже 90-х. Я пойму зрителя, который уйдет в первом же антракте, но убежден, что для многих "Безотцовщина" в театре Михаила Мокеева станет одним из самых острых переживаний театрального сезона.