«Не интерпретация, не реституция, не реставрация, а джаз»

Архитектор Доминик Перро рассказал Алексею Тарханову о том, как живет императорская почта в XXI веке.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Что было самым интересным для вас в этом проекте?

— Работа по трансформации замкнутого городского образования, крепости, острова за глухими стенами в городской квартал, который можно пересекать, которым можно пользоваться, который открыт для прохожих. Ну а затем очень интересной оказалась работа по наполнению здания. Программа предполагала разместить здесь учреждения с прямо противоположными функциями: маленькое полицейское отделение, конторские помещения, социальное жилье, отель и рестораны — все это надо было свести вместе и примирить между собой. Это что-то новое для Парижа, такого раньше не делали. То есть главным для меня в Почте Лувра было продемонстрировать саму способность монофункционального исторического здания включить разнообразнейшую современную программу.

— Может быть, стоило выбрать одну нейтральную функцию вроде музея, как на вокзале Орсе или в соседнем здании Торговой биржи?

— Невозможно все здания превратить в музеи. Наоборот, жизненно важно учиться встраивать в исторические памятники современные функции во всей их сложности. У нас сейчас есть для этого необходимая техника, есть методы, было бы желание. Это самое важное сейчас для всех прекрасных городов мира и, конечно, для Парижа.

— На открытии вы говорили, что теперь будет трудно различить, где Жюльен Гаде переходит в Доминика Перро. Это хорошо или плохо?

— У нас не было задачи реставрации, при которой один период должен явственно отличаться от другого. Наоборот, мы свободны были выстроить линию преемственности между одной и другой архитектурой. С течением времени здание почтамта стало запутанным, нечитаемым, непонятным для самих его обитателей. Почта не знала, что с ним делать. Мы постарались выделить все, что мы могли сохранить, мы освободили здание от всего, что наросло на архитектуре Гаде с конца XIX века, ну а затем, исходя из этого, мы импровизировали. Это была импровизация в духе Джона Колтрейна, не интерпретация, не реституция, не реставрация, а джаз.

— Но ведь можно было, наверное, все снести внутри, оставив только исторические фасады. У нас в России так охотно поступают.

— Мне кажется, это было бы преступлением. Нельзя сводить архитектуру к фасаду, тем более если мы собрались пригласить людей внутрь. Какой интерес, вместо сложного горизонтального сочетания объемов и функций в интерьерах Гаде, встроить в существующие стены несколько разных кубиков или башен.

— Какой подарок архитектура XIX века может преподнести архитектору XXI века?

— Возможность работать в городе, в самом историческом центре, то, что со времен реконструкции барона Османа нечасто достается архитекторам. Большая честь и радость иметь дело с таким ответственным городским участком.

— Уверены ли вы, что люди, организации, начальники, менеджеры, которые получат сейчас в свое распоряжение это прекрасное здание, сумеют его правильно использовать?

— Посмотрим. Будем верить, что те, кто придет сюда, чтобы работать и жить, наслаждаться Парижем, полюбят здание, как полюбил его я. Оно того заслуживает. Я надеюсь, что так и будет, а что произойдет еще через век, история покажет. Нам не узнать, как не узнал о том, что произошло с его зданием, почтенный Жюльен Гаде. Надеюсь, он не был бы в претензии.

— Пчелы, которые жили на крыше, вернутся в здание?

— Конечно, но для них там надо еще вырастить побольше цветов.