гастроли опера
В театре "Новая опера" выступил знаменитый аргентинский (точнее, аргентино-испанский) тенор Хосе Кура. Он оказался первым и единственным из оперных певцов его уровня, кто свое выступление в Москве превратил из чинно-элегантного мероприятия в сплошную веселуху. Обсмеялся на концерте СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Что это было! Хорошо одетые дамы рыдали не таясь и вслух приговаривали: "А ведь еще прямо мне в глаза смотрит, злодей!" Криков "браво!" после каждого номера было столько, что они сливались в одно долгое восторженное гудение. На сцену то и дело кидали записки с признаниями в любви и требованиями очередных шлягеров. С каждой улыбкой и с каждой остротой певца атмосфера восторга и обожания все сгущалась и сгущалась. И ближе к концу основательно казалось, что наэлектризованный зал вот-вот выкинет что-то непоправимо радикальное. Например, в духе наивных лондонцев XVIII века, потрясенных чужестранным певческим искусством, начнет дружно скандировать: "Один Бог, один Хосе Кура!" Или даже ринется на сцену в экстазе, повторяя финал зюскиндовского "Парфюмера".
Виновнику всего этого сорок два года, но он очень даже по-юношески трясет гривой и очень бойко приправляет финальные ноты арий эдаким "контрольным выстрелом": раскинуть руки широко в стороны, запрокинуть голову и замереть так, картинно переводя дыхание. И все, восторг готов. А если к этому добавить еще сеансы общения с залом — представляете, что будет? Вот, например, появление певца было обставлено так. Оркестр играет вступление к сцене Дика Джонсона из третьего акта "Девушки с запада" Пуччини, а Хосе Куры все нет и нет. И вот уже самые последние ноты вступления, вот открывается боковая дверь, звезда пружинисто выходит на сцену, на ходу беря первую ноту речитатива; прохаживаясь по авансцене и жестикулируя, исполняет арию с красивой цепочкой гулких унисонов и, издав последнюю ноту, на том же дыхании говорит по-русски: "Добрый вечер!" А потом трогательно вызывает переводчицу, вооруженную трогательно не работающим микрофоном, и сообщает, как рад увидеть так много публики, в том числе и молодых людей и даже детей. "Вот ты вот, деточка,— обратился певец к VIP-девочке из первого ряда,— ты сюда пришла, потому что тебе нравится или потому что мама привела?" Девочка после секундного замешательства звонко ответила на весь зал: "I like you!" "А я уж начал беспокоиться,— певец снова обратился к публике.— Дети, знаете, обычно говорят правду. Спасибо тебе, дорогуша, что обманываешь так мило!"
И так далее. Не то чтобы знаменитый тенор при этом пел настолько неважно, что нужно было бы этот факт прикрывать ухватками поп-звезды. Голос у него вполне впечатляющий, сильный и крупный, хотя до такой степени густого тембра, что легче охарактеризовать его как баритон с развитым верхом. Соответственно, все теноровые хиты веристских опер (с небольшим добавлением Верди) в его исполнении звучат с эффектной неровностью, на сплошных контрастах. Или пение (особенно в высоких местах) вполголоса, сбивающееся на драматическую декламацию, или натужность, прикрытая то всхлипывающими, то воинственными интонациями. Вот артикуляция совсем не безукоризненна, это да. И, конечно, самый дух мероприятия к особой вокальной филигранности не располагал вовсе: иные сложнейшие и ответственнейшие арии (такие в программе следовали одна за другой) Хосе Кура исполнял с совершенной небрежностью, вполсилы, бегая по сцене и тратя основное внимание на экспромтное выдумывание все новых эффектов.
Так что хорошо, что в Большом зале Дома музыки разбирают сценический задник ввиду предстоящего монтажа органа и потому концерт пришлось устраивать в "Новой опере". На театральной сцене певец чувствовал себя как рыба в воде, и его ужимки и прыжки (вроде меланхоличных сценических этюдов со стулом на арии Канио из "Паяцев" Леонкавалло) многое бы потеряли на более формалистичной площадке. К тому же тут с ним выступал оркестр "Новой оперы", которым в первом отделении дирижировал венгерский маэстро Тамаш Пал, а во втором — местный, новооперный маэстро Феликс Коробов. И это было удачно. В первом случае благодаря любопытному контрасту между вяло-академичной манерой дирижера и ухарству певца, во втором — благодаря термоядерной, сбивающей с ног энергетике Феликса Коробова, показавшего свой оркестр с самых сильных его сторон. Но Хосе Кура тоже дирижер. И потому в конце концерта выступил в роли дирижера на "Половецких плясках" из бородинского "Князя Игоря". Музыка Бородина, конечно, крайне эффектна, рифмуется с темпераментностью главного героя вечера и к тому же, как заметил сам певец, превосходно подходит для завершения программы. Однако дирижирование Хосе Куры смотрелось настолько очевидной работой на публику, что сложно было поверить в очевидный факт: на самом деле дирижирует господин Кура, по его словам, уже 26 лет, в то время как поет лишь 12.
На бисах и вовсе стало казаться, что арии только мешают певцу разыгрывать его оперную клоунаду. На первом из бисов, "De` miei bollenti spiriti" из "Травиаты", его внимание от публики отвлекли мельтешащие у сцены фотографы: их он сначала отгонял энергичными жестами (смех в зале), потом высказал свое мнение о них прямо в процессе пения. Приблизительно так: "Я живу, я живу, папарацци!!! Я живу словно на небе".