В Тбилиси вчера на 85-м году жизни умер Реваз (Резо) Габриадзе, человек-оркестр грузинской советской культуры. Режиссер, художник, скульптор, мастер кукольного театра, он останется в памяти прежде всего как великий сценарист великих фильмов Эльдара Шенгалаи («Необыкновенная выставка», 1968; «Чудаки», 1973) и Георгия Данелии («Не горюй!», 1969; «Мимино», 1977; «Кин-дза-дза!», 1986).
Сценарист Резо Габриадзе в 2007 году
Фото: Дмитрий Костюков, Коммерсантъ / купить фото
Сценарист Резо Габриадзе в 2007 году
Фото: Дмитрий Костюков, Коммерсантъ / купить фото
На вопрос, что такое творчество в его понимании, Габриадзе ответил уже сценарием «Чудаков». Вот, понимаешь, сидят то в царской тюрьме, то в психушке молодец Эртаоз, загремевший за решетку за роман с полицмейстершей, и чокнутый старикан Христофор, грузинский «граф Монте-Кристо». Сидят и мастерят — под сочувственными взорами докторов: чем бы дитя ни тешилось — воздухоплавательный аппарат из подручного мусора. И в урочный час помесь «Летатлина» с консервной банкой уносит чудаков на волю. Вперед, полетели!
Мотив полета аукнется мечтой вертолетчика Валико (Мимино) Мизандари о белоснежных лайнерах. Достойный дадаистов гений чудаков — причудливым миром планеты Плюк-215 («Кин-дза-дза!»). А принцип довольствоваться малым, подручным материалом — приверженностью Габриадзе малым формам. Трудно отделаться от мысли, что, ваяя Чижика-Пыжика для петербургской набережной или ставя спектакль о Муравье, безымянном солдате Великой Отечественной, он не думал о себе. Львиную долю его фильмографии составляют сценарии «коротышек». Самые известные из них — девять фильмов (1974–1980) о похождениях дорожных рабочих Бесо, Авесалома и Гиглы. Габриадзе удалось то, что после заката бурлескной линии в мировом кино удавалось одному только Леониду Гайдаю: создать ряд устойчивых комических масок.
В кино Габриадзе колебался между пылающим оптимизмом и глубочайшим пессимизмом: так в «Не горюй!» праздник не отличить от поминок. Точнее говоря, не колебался, а чудесным образом совмещал эмоциональные полюса, начиная с первого большого сценария «Необыкновенная выставка». Комиссованный по ранению скульптор мечтал создать величественную мраморную статую, но жизнь, проклятая, приговаривала его к ремеслу мастера надгробий. Однако же финал вселял надежду на то, что ученик героя, может быть, несостоявшийся шедевр изваяет.
Слишком просто увидеть в этом издевку над «кладбищенским» аспектом соцреализма. Ну да, конечно, лучше бы герой изваял романтического юношу. Но ведь кто-то должен запечатлеть в понятной народу манере память павших или просто умерших. Точно так же слишком просто увидеть в «Кин-дза-дза!» пинок и без того готовому отдать богу душу СССР. Да, не без этого, но Данелия и Габриадзе выразили свое мизантропическое отношение к человечеству как таковому.
Склонность раскачиваться на эмоциональных «качелях» Габриадзе сполна выразил уже в дебютной «Серенаде» (Картлос Хотивари, 1968). Почти пародийная сентиментальность в духе «новой волны» сочеталась с бурлескно изуверской жестокостью противоборства героев, возомнивших себя соперниками в любви. И одновременно Габриадзе уже в этой «коротышке» выразил то, что можно назвать «всемирной отзывчивостью» его грузинской души.
Сюжет новеллы Зощенко он не просто перенес в Грузию, а увидел в нем парафраз мифа о Давиде и Голиафе. С такой же естественной лихостью он пересадил на грузинскую почву роман Клода Тилье «Мой дядя Бенджамин» («Не горюй!») и новеллу Луиджи Пиранделло «Кувшин» (Ираклий Квирикадзе, 1971). Причем сделал это гораздо убедительнее, чем честные — включая самих братьев Тавиани — экранизаторы национальной классики. Да еще и заочно побратался с Александром Дюма, который, по версии Габриадзе («Дюма на Кавказе», Хасан Хажкасимов, 1979), бегал по горным хребтам без штанов и верховодил абреками.
Если для народной популярности в странах бывшего Советского Союза Габриадзе было достаточно сценариев фильмов Данелии, то мировую славу грузинскому мастеру принесли, конечно, придуманные и созданные им кукольные спектакли. Еще в 1981 году он основал в Тбилиси Государственный театр марионеток, который последние десятилетия все называли просто «театр Габриадзе».
Он вспоминал потом, что занялся кукольным театром, «чтобы уйти от ответственности», не зависеть от актеров, иметь как можно меньше зрителей. «Я думал отдохнуть в этом театре,— говорил Габриадзе.— А оказался его заложником». Первыми знаменитыми работами театра во второй половине 80-х стали «Осень нашей вёсны» и «Дочь императора Трапезунда»: языком хрупкого, миниатюрного искусства Габриадзе говорил о красоте и незащищенности жизни, о слабости человека, он словно обращался к снам и подсознанию — и в те годы, когда переделывался, а местами рушился мир, эти маленькие рукодельные спектакли оказывались нежданными, парадоксальными манифестами гуманизма и сострадания.
В начале 90-х, когда в Грузии было совсем тяжело, Габриадзе работал во Франции и Швейцарии. Главную работу своей театральной жизни, спектакль «Песнь о Волге» (позже была создана его же версия в Тбилиси под названием «Сталинград») он создал в середине 90-х. Этот спектакль, где причудливо смешались жизнь и сказка, произвольная выдумка и строгая реальность, наивность и тонкий творческий расчет, с триумфом объездил буквально весь мир, а Резо Габриадзе стал одним из самых востребованных художников. Он не поставил дело на поток и за последнюю четверть века создал всего несколько новых работ. Очевидно, что он не мог работать по заказу или по какому-то государственному регламенту,— именно поэтому он не смог руководить Театром имени Образцова в Москве, куда был призван после своего всемирного успеха. Сбежал из кукольной академии обратно в старый Тбилиси, в свой театр под башней с часами, который стал одним из мест паломничества театрального мира.
Всемирная отзывчивость — всемирной отзывчивостью, но запомниться Габриадзе обречен как автор «Мимино», как бы формулы советского мифа о грузине, который Ларису Ивановну хочет. Хочет, конечно. Но еще больше он, вертолетный чижик-пыжик, хочет и парить в безбрежном небесном океане, и видеть под крылом знакомые до последней травинки пастбища. Однако такой полет воображения был доступен лишь самому Резо Габриадзе.