Для зальцбургского «Фестиваля на Пятидесятницу» (Pfingstfestspiele) его художественный руководитель Чечилия Бартоли в этом году выбрала как будто бы во всех смыслах этого слова лапидарный заголовок: «Roma Aeterna», «Вечный Рим». Но в итоге парадный смотр римской темы в европейской музыке оказался и содержательным, и поучительным, в чем убедился Сергей Ходнев.
Фото: SF / Marco Borrelli
Фото: SF / Marco Borrelli
Музыки старинной, конечно, было больше: с 1990-х это важная часть ДНК фестиваля, от которой уж кому-кому, а его нынешней хозяйке было бы странно отказываться. Занятную пару «Триумфу времени и разочарования» Генделя (см. “Ъ” от 25 мая), написанному для Рима, составило моцартовское «Милосердие Тита», впервые поставленное в 1791-м в Праге, но зато для торжеств по случаю восшествия на престол Леопольда II — предпоследнего императора Священной Римской империи, прямого (как официально считалось) наследника римских Цезарей. Еще свежо воспоминание о том, как четыре года назад в Зальцбурге эту оперу Моцарта исполнял Теодор Курентзис в сотрудничестве с режиссером Питером Селларсом. Теперь исполнение было концертное, без режиссуры, но с вполне театральным задником: на сцене «Дома Моцарта» показывали в виде проекций серию головокружительных архитектурных ведут, оказавшихся эскизами к постановкам «Милосердия» 1790-х и 1800-х годов. А дирижировал Джанлука Капуано во главе своего монакского оркестра Les Musiciens du Prince.
В той смеси неортодоксальности, вдохновения, интересно трактованных аутентистских норм и показательной инструментальной выделки, с которой это «Милосердие Тита» прозвучало, есть нечто, напоминающее работы Теодора Курентзиса. Конечно, без эксцессов вроде произвольных вставок из Мессы до минор или «Масонской траурной музыки». Впрочем, и категоричных художественных прорывов, которые в противоречивой трактовке Курентзиса все же были налицо, здесь заметно не было: крепкая и неординарная «исторически информированная» трактовка, неуловимо манерная декоративность, тщательнейшая работа с солистами, но это и все. Другое дело, что больше всего дирижерской тщательности и осторожности досталось Чечилии Бартоли. Момент ответственный: партию моцартовского Секста примадонна записала еще в прошлом веке с покойным Николаусом Арнонкуром, но на сцене не пела ее еще ни разу.
Концерт этому моменту послужил прекрасно — заметны были в первую очередь сказочная нюансировка, диапазон, тонкий артистизм и умелая темпераментность, а не камерность голоса и блеклая кое-где окраска. Но при этом все-таки не скрыл то, что певшему Тита Чарльзу Уоркмену вокальная подвижность и гибкость даются уже тяжело, а Анне Прохазке, изящной мастерице моцартовского стиля, партия Вителлии с ее драматическими тонами (и злодейским психологическим абрисом) подходит небезоговорочно. Так что в общем зачете успехом совсем безусловным оказалась разве что французская сопрано Леа Десандр с партией Аннии.
За барокко помимо Генделя в нынешней программе отвечала еще одна оратория римского толка — «Каин, или Первое убийство» великого генделевского современника Алессандро Скарлатти. Не первый раз на фестивале возникает сам этот сюжет (два года назад с подачи Бартоли в Зальцбурге звучала оратория Антонио Кальдары «Смерть Авеля»), но само произведение Скарлатти явно стоило этого обращения. Еще в 1990-е ее записал Рене Якобс, пару лет назад исполнявший ее в Парижской опере, однако тамошняя постановка Ромео Кастеллуччи особого успеха не имела. Право, жаль: в «Каине» есть всякие жертвы условностям жанра (потеряв двух сыновей, Адам и Ева поют в финале радостный дуэт в честь того, что человечеству таки обещано счастливое будущее и искупление), но есть и драматический саспенс, и наглядное изображение того, как, по Достоевскому, «дьявол с Богом борется» в человеческом сердце. Помимо Адама, Евы, Каина и Авеля действующие лица включают «глас Божий» и «глас Люцифера», причем обоим «гласам» поручены развернутые высказывания и несколько арий.
В Зальцбурге «глас Божий» интерпретировал французский контратенор Поль-Антуан Бено-Джиан, чье благородство манеры и звука напоминало его старшего коллегу Жерара Лена, а «глас Люцифера» — бас-баритон Янни Франсуа, удачно примиривший с демонизмом изысканность. Другой французский контратенор, куда более знаменитый, выступил на сей раз в качестве дирижера. За пультом своего ансамбля Artaserse Филипп Жарусски не достиг той театральной глубины, которая очевидна в старой записи Рене Якобса, но все же провел опус Скарлатти с достаточной мерой и экстатичности, и созерцательности, и инфернальности. И вдобавок представил публике род сенсации — аккуратно спевшего партию Авеля юного сопраниста Бруно де Са.
Рядом со всеми этими деликатными старинными радостями «Тоска» Пуччини смотрелась как многоэтажный круизный лайнер в Венецианской лагуне. Огромный, роскошный, сложно и красочно транслировавший позднеромантические страсти оркестр: в Зальцбург приехал симфонический коллектив фестиваля Maggio Musicale Fiorentino во главе с 85-летним Зубином Метой. Большие-пребольшие голоса: Каварадосси пел Йонас Кауфман, Тоску — Анна Нетребко, Скарпиа — Лука Сальси.
Да, первые два действия Йонас Кауфман брал верхние ноты до странного опасливо. Да, нынешний голос Анны Нетребко — труба иерихонская: мощи, объема, звучности в избытке, но красоты, отточенности и, самое главное, вкуса сильно недостает. Скарпиа Луки Сальси тоже не поставишь на одну доску с Шерилом Милнзом или Хуаном Понсом, однако по крайней мере это была работа и ровная, и элегантная.
Но тут все-таки даже вне связи с конкретными частностями была некоторая совершенно отдельная «прибавочная стоимость». Мы слишком привыкли к тому, что Гендель и Скарлатти — один регистр, шлягеры Пуччини — другой. Что на дорогом почтенном фестивале суть времяпрепровождения состоит в том, чтобы благосклонно слушать именитых музыкантов, но, в общем, не более того. Чечилия Бартоли делает удивительную вещь: в довольно компактных рамках своего фестиваля заставляет расслышать перекличку между празднествами барочного католицизма и торжествами в «Тоске», между нравоучительностью римской контрреформации и просвещенческим «зерцалом государя», которым должно было служить «Милосердие Тита». Да, оставляя за собой важные роли, но не теряя притом самоиронии — так, в «Тоске» примадонна, разувшись и надев кожаные «ледерхозен», непринужденно спела песенку пастушка, которую в десятилетнем возрасте исполняла в Римской опере.