премьера театр-цирк
Завтра в петербургском Цирке на Фонтанке состоится премьера театрально-циркового представления "Кракатук" по мотивам сказки Гофмана "Щелкунчик и мышиный король". Режиссер спектакля АНДРЕЙ МОГУЧИЙ ответил на вопросы РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Что привлекло театрального режиссера в этой истории — место действия, автор?
— Пространство цирка в первую очередь. Гофман или не Гофман — это было не так уж важно. Кроме того, продюсер обещал всякие возможности, в частности, очень любимые мною на тот момент мультимедийные средства.
— А сегодня уже нелюбимые?
— Я устал. Нельзя же все время эксплуатировать одно и то же. Эта история затевалась два года назад...
— С тех пор замысел претерпел изменения?
— Команда целиком поменялась. Люди, которые начинали, успели разойтись. Но репетировали-то мы все-таки не два года, а меньше года, с прошлого сентября. В августе продюсер набрал новую команду, это была своего рода студия, очень молодые люди из разных городов, и учебный процесс шел параллельно репетиционному. Полдня учимся, полдня репетируем. В цирке же жесткая специализация: один — ремнист, другой — жонглер и так далее. А здесь они все делают разные вещи.
— Вы привыкли разговаривать с актерами на языке театра, а не цирка. Здесь вы столкнулись с проблемой непонимания?
— Это тоже интересный профессиональный язык. Тем более что у нас есть и балетные. Противоречий творческих не наблюдалось. Самое интересное, что вот буквально вчера у нас был последний прогон... То есть заключительный, я все время забываю, что в цирке нельзя говорить "последний". Так вот, именно вчера у ребят возник актерский кураж, появились вопросы театральные — про персонажей, про действие. То есть они наконец-то поняли, что это такое. Потому что большинство из них не имеют отношения к актерской профессии. Им важно исполнить трюк. Энергия циркового артиста проявляется именно через трюк, через его сложность и опасность. Поэтому я просил их делать вещи еще более сложные...
— В ваших театральных спектаклях всегда присутствует какое-то возражение против рутины. Против чего делается "Кракатук"?
— Возражение — не цель, а один из мотивов. Я все-таки надеюсь, что занимаюсь не разрушительным, а креативным делом. Разрушать надо ни в коем случае не традиции, а стереотипы. В данном случае хочется сломать стереотип циркового представления.
— Театрализованное представление, как пишут иногда на цирковых афишах?
— Да. Хотелось создать на арене непрерывный визуальный поток, связанный единым сюжетом, ассоциациями...
— В марте вы ставили церемонию открытия "Золотой маски" в московском цирке. Опыт, несомненно, оказался весьма своевременным.
— Цирк — совершенно определенный мир, со своими жесткими законами, терминологией, предрассудками: спиной нельзя садиться, некоторые слова нельзя произносить. И это не случайно, потому что в цирке люди рискуют жизнью. Смерть здесь подходит близко. Поэтому такое количество условностей, суеверий и примет. Но мистика и мифологичность этого пространства очень конкретны: если не соблюдать правила, то просто попадешь под какого-нибудь слона.
— Кроме того, цирк — гораздо более честное искусство, чем тот же театр. Либо ты, условно говоря, попадаешь в точку, либо ломаешь шею. А в театре столько способов сымитировать попадание, обмануть зрителя...
— Оказалось, что и здесь столько способов обмануть, что вы себе представить не можете! Зритель ахает и охает, а никакой опасности нет. Но и наоборот бывает!
— Хорошо, спрошу по-другому: какой опыт работы в цирке вы принесете обратно в театр?
— У меня сходный опыт уже был, когда мы вместе со Славой Полуниным занимались "Караваном мира". Опыт существования актера на улице, в экстриме, где земля под ногами и огонь в воздухе, незабываем.
— Кстати, про экстрим. Вы долго репетировали в нецирковом пространстве, где была смоделирована арена. Как там обстояло дело с техникой безопасности? Серьезные повреждения у актеров случались?
— Ну, все живы. Хотя переломы были. Поначалу меня это колбасило, потому что через день что-то случалось. Потом мне объяснили, что такова профессия, без этого никак.
— Жанр "Кракатука" обозначен как "театр-цирк". На кого вы больше рассчитываете — на театральную публику, знакомую с вашими спектаклями, или на цирковую?
— Это придумал не я. Олег Чесноков, продюсер, узнал, что цирк Чинизелли, где мы играем, раньше назывался "театр-цирк". И он так обрадовался, что вынес это слово на афишу. Кстати, в Петербурге существовали два театра-цирка, и вторым был Мариинский. Я сам этого не знал. Что касается публики, то я никогда не задумываюсь об этом. У меня есть два десятка людей, мнение которых мне важно. А уж сколько таких людей живет в мире и сколько их придет в цирк, я не знаю.
— А вы сами когда до открытия "Золотой маски" последний раз были на цирковом представлении?
— В конце 80-х на гастролях в Калининграде. Из предложенных мне площадок я выбрал шапито. Там выступала бродячая труппа, достойная камеры Феллини: несчастные животные, дети, вагончики, дырявый тент шапито и дырявые трико на актерах. В общем, мы привезли свои декорации и реквизит, но накануне шло еще их цирковое представление. Было воскресенье, утро, пришло гигантское количество народа. Поскольку я цирк не любил, я не пошел. И вдруг смотрю: это шапито буквально разрывается от хохота изнутри. Там происходила какая-то жизнь, и я пошел посмотреть. На арене показывали полный бред, но было какое-то чудо, которое я не видел в театре. Общее дыхание, что ли, такие гигантские выхлопы радости. В театре пространства радости почти не существует. А там оно было.