"Хороший Сталин" Виктора Ерофеева сначала появился в экспортном варианте. Фрагменты романа печатала франкфуртская газета, перевод — берлинское издательство. И уже затем оригинальный текст был издан в Москве. Хотя на переплете книги гордо начертано "Мировой бестселлер", все же это не случай, когда книги звезд вроде певицы Мадонны параллельно выходят сразу во многих странах. Но уже и не тот случай, когда рядовому гражданину было любопытно узнать, в чем отличие экспортного варианта знакомого отечественного товара. Выясняется, что экспорт не всегда импортируется обратно: "Der Gute Stalin" и не рассчитан на российского потребителя.
Дело не только в негостеприимности грубейших опечаток, которых в "Хорошем Сталине" подозрительно много — вся книга построена именно в расчете на немецкого читателя. Модные лекала уже давно предложены такими бестселлерами, как, например, "Траектория краба" Гюнтера Грасса. Ход в принципе беспроигрышный. Берется важная и желательно болезненная общественная проблема, добавляется личная заинтересованность, горы документов, и все это рассматривается с философской неторопливостью. Так, Гюнтер Грасс в "Траектории краба" объединил историю потопленного немецкого корабля "Вильгельм Густлофф" с историей о современном фашизме, где заблудшим героем оказывается собственный сын рассказчика. Виктор Ерофеев решил остановиться на двух менее взаимосвязанных темах — Сталин и альманах "Метрополь". История метропольцев тянет за собой личную историю семьи Ерофеевых, где отец-дипломат пострадал из-за составительских экспериментов сына ("Мой папа — хороший Сталин. Любая семья — коммунистическая ячейка").В романе есть и пространные рассуждения о "плохом хорошем" генсеке ("Народ заначил образ хорошего Сталина, спасителя России и отца великой нации"), и всевозможные вещдоки и любопытные подробности по метропольскому делу. Однако "русский сюрприз" этой скроенной на немецкий лад книги в том, что и рассуждения о Сталине как-то увядают, и сюжет об альманахе быстро исчерпывается. Настроившиеся на занудную обстоятельность немецкие читатели получат "хорошего" Сталина лишь в качестве размытого фона и... "плохого" Виктора Ерофеева в качестве главного героя.
В результате все старания и находки достаются не вождю с альманахом и не взаимоотношениям писателя и власти, а самому автору и его взаимоотношениям с родителями и женами. Вот это уже скорее для отечественного читателя, поскольку западной публике не так просто понять, например, что такое поколение "детей сгущенки". Все это выписано в лучших литературных традициях: герой предстает таким полудиссидентским Гамлетом в модной дубленке, нервно курящим на лестнице филфака. Ему прекрасно удается усложнить отношения со своими родителями, которые, правда, скорее напоминают не Гертруду с Клавдием, а трогательных старосоветских помещиков. Если же вычесть невыполненную немецкую заявку на книгу-проблему, а также фрагменты фирменных ерофеевских эссе на самые разные темы (из них самое любопытное — постметропольские размышления о шестидесятниках), то останется довольно откровенная исповедь представителя поколения "детей сгущенки".
Виктор Ерофеев предупреждает читателя, что "все его персонажи, включая реальных людей, выдуманы". Однако среди таких "реальных выдуманных" встречаем немало любопытных персон: от Ильи Эренбурга, которого не любил его отец, до Юрия Трифонова и Вениамина Каверина, с которыми был знаком он сам. Неожиданно на страницах романа появляется и маэстро Пикассо: маленький Витя рисует на листке бумаги свою ладошку, а классик абстракционизма закрашивает силуэт красным вином.
Востребованный художник гостит и в романе английского писателя Вильяма Бойда "Нутро любого человека". Главного героя романа писателя Логана Маунстюарта Пикассо изобразил прямо за завтраком в своем излюбленном жанре "салфетного периода". Правда, шедевр получился одновременно и уликой: на этой же салфетке поместилась и любовница писателя. Почти все встречи писателя Маунстюарта с великими мира сего мало похожи на творческие диалоги — скорее это анекдоты из серии "братец, где здесь нужник?". Ивлин Во на разудалой холостяцкой вечеринке лезет к начинающему писателю с поцелуями. А Вирджинию Вулф совестливому Маунстюарту приходится стыдить за ее бестактные высказывания. Элиота, Джойса и Набокова Маунстюарт критикует и предпочитает проводить время с томиком Чехова в руках.
Уильям Бойд подарил вымышленному писателю Маунстюарту длинную жизнь (1906-1991), побаловал его недолгосрочным литературным успехом, даже развлек не слишком рискованными шпионскими приключениями, сохранил все его дневники и снабдил несколькими любовными историями (одной жены на 800 страниц было бы явно маловато). Действительно, легко откровенничать, когда ты выдуманный автор.
Но вот настоящего блеска этой "биографии на фоне века" Уильям Бойд не придал. Возможно, этот роман создан как своеобразная "игра на понижение": таким образом обесцениваются и другие, гораздо более содержательные и остроумные свидетельства. Тут явно кого-то обделили: либо Маунстюарт, будь он реальным человеком, постарался пожить поинтереснее, либо сам Уильям Бойд, родись он не в 1952-м, а в 1906-м, показал бы, как надо соревноваться с веком. А так получается, что автор готовит нас к тому недалекому будущему, когда любое упоминание кумиров прошлого будет годно лишь на то, чтобы пустить пыль в глаза. Подробностей читатели не потребуют, поскольку и сами толком не будут знать, кто такая Ивлин Во. А свидетели века окончательно будут записаны в антиквариат. Об этом одна из финальных сцен романа, где герой оказывается в кафе по соседству с молодой компанией. Тут уже главное не то, как ты собачился с Вирджинией Вулф, а то, умеешь ли ты держать в руках сигарету. Уходящему со сцены Маунстюарту остается лишь злорадствовать: "Играйте, мальчики и девочки, курите и флиртуйте, трудитесь над вашим загаром. Хотел бы я знать, сумеет ли кто-то из вас прожить такую же хорошую жизнь, как моя".
Виктор Ерофеев. Хороший Сталин. М.: ZебраЕ, 2004
Уильям Бойд. Нутро любого человека / Перевод с английского С. Ильина. М.: Росмэн, 2004