|
Смертельное ток-шоу |
 |
| Фото: ИТАР-ТАСС |
Крестьянская дисциплина
Добыча глухаря по весне на току изначально предполагалась как занятие не для избранных. С появлением в России в середине XIX века массовой ружейной охоты аристократическими считались апрельско-майские тяги вальдшнепов, возвращающихся с зимовок, а также забавы в виде загона вепря, оленя или оголодавшего за зиму медведя.
Ликвидация крепостного права повлекла за собой в том числе и такое никем не ожидавшееся последствие: в руки крестьян попало огнестрельное охотничье оружие — с запыленных чердаков заброшенных усадеб, из охотничьих кордонов барских егерей и, наконец, от слуг, которые ублажали хозяев знанием охотугодий и водили их на самые добычливые урочища. Крестьянский люд в основном использовал старые "шомполки" и "курковки" для браконьерства: бил кабана или медведя, а при случае не брезговал уткой или даже аистом — все мясо.
К несомненному открытию для всего охотничьего мира можно отнести такой крестьянский вид охоты, как "добытие глухаря на весеннем току с подхода под песню". Длинное название точно отражает суть дисциплины. Весной, когда земля едва обозначится проталинами, когда только-только оживает природа и начинают петь дрозды, мухоловки и "прочая мелкая птичья сволочь", на некрепких (но доступных для человека) моховых болотинах, отмеченных вековыми соснами вперемежку с замшелыми сушнинами, разгорается глухариный ток — брачные игры самой большой в России птицы в разряде "охотничья дичь". Поет глухарь в три этапа. Это по моему мнению. Специализированная литература отмечает всего два колена, но на слуху явственно разделяются три фазы песни, которые можно перевести на русский примерно так.
Первое колено фонетически почти созвучно копытно-лошадиному "цок-цок". Второе (выделяемое лично мной) в печатном формате можно перевести как убыстряющееся цоканье: "цок — цок, цок-цок-цок-цок...". В секунды этот звук сливается в сплошное бормотание и перерастает в последнее колено, не переводимое на бумагу, что-то вроде "улюлюлюлю-ккхр-р-р-х-х-х". Оно длится секунды две-три, и как раз в это время птица оправдывает свое название — глухарь. Сейчас она ничего не слышит, никого не видит. Это единственная возможность охотнику переместиться на три-четыре шага ближе к глухарю (поют только самцы; самки-каплухи в это время исполняют что-то вроде танца живота, возбуждая кавалеров под ветвями деревьев). Глухарь в третьем колене настолько глух, что не слышит даже выстрела, произведенного по нему с дистанции 20-30 м. В случае промаха (а птица очень крепка на рану) можно снова прицелиться и нажать на курок. Зато в промежутках между песнями глухарь чрезвычайно сторожек и при малейшем движении охотника или постороннем звуке снимается прочь.
Скажи мне, где твой ток
 |
| Фото: ИТАР-ТАСС |
| В песне птица распушает крылья, вытягивает голову и трепещет в экстазе, словно испанский кабальеро под балконом прекрасной сеньориты |
Счастлив тот, кто раз случайно наткнулся на ток и затем пользует его в течение многих лет. Такое везение в охотничьей среде дорогого стоит. Это самое сокровенное знание, самая большая тайна охотника, которую он не выдаст даже под пытками. А городскому жителю, любителю глухариных игрищ, остается лишь безропотно отдаться в руки егеря, выкупив на месте так называемую лицензию с обслуживанием. Это когда тебя глубокой ночью везут в неизвестном направлении, потом буквально за руку ведут через дремучий лес и усаживают на какую-то корягу. Дав ближайшему глухарю хорошо распеться, тебя, словно собаку, спускают с поводка в направлении птицы. При такой постановке дела добытый глухарь обойдется в сумму от $70 до $150 — в каждой области и даже в каждом районе свои расценки. Взял трофей, не взял — за обслуживание придется выложить еще $50-100.
Нашей компании из четырех человек (назовем каждого по роду деятельности: Полковник, Банкир, Лесоруб и ваш покорный слуга) повезло необыкновенно. Точнее, не всем, а Банкиру, который родом из небольшого северного городка. Местный охотник как-то поведал ему о токе, имея, видимо, как минимум три оправдания: во-первых, не дойдут (в такую глушь не каждый местный заползет); во-вторых, не конкуренты (приезжают раз в год); в-третьих, честное слово Банкира, что никому не расскажет. Свое честное банкирское наш друг подкрепил взяткой щенками в буквальном смысле: поднес информатору щенка от своего кобеля породы западно-сибирская лайка рыночной стоимостью $250. (Лично мне приходилось быть свидетелем, как за тока расплачивались карбюратором, а также полным комплектом охотничьего обмундирования).
Охотники на привале
Весна на границе Вологодской и Архангельской областей выдалась поздняя, холодная, а главное — на редкость полноводная. Радовала разве что стоимость глухариной лицензии: за год она выросла всего вдвое, с 50 до 100 рублей (учитывая уважение, которым пользуются в городе родители Банкира, с нас попросили как с местных охотников).
Собирались особенно тщательно. Из продуктов все самое легкое: рис, сухари, бульонные кубики, суповые концентраты, чай, сахар, шоколад. Водку решили не брать. Взяли спирт. Так как вода большая, а маршрут пересекают три капризные речки, упаковали надувную лодку — старушку с 20-летней историей. До места старта (в 40 км от города) нас развлекал таксист байками про то, как недавно медведь загрыз охотника, про грядущее похолодание и про полное лунное затмение, ожидаемое аккурат нынешней ночью.
Первые два километра, пока ноги месили борозды пашни, косогором упиравшейся в кромку леса, я предавался мыслям (как пишут в дневниках). Вернее, одной мысли: зачем? Действительно, на кой черт охотнику перенапряжение, после которого еще неделю ничего не соображаешь; мышцы, доведенные до спазмов, неохотно координируют движения; опустошенный кошелек (на такую охоту — со сборами, дорогой и непредвиденными расходами — тратится от 4 до 7 тыс. рублей). И в награду не восхищение, но презрение в глазах домочадцев. Не ради добычи — точно. Чтобы просто кого-нибудь убить, возбудив первобытный животный инстинкт? Может, у кого-то и так, но не у меня. Признаюсь в действии, которое до сих пор старался скрывать: подобрав еще теплую от жизни птицу, я каждый раз снимаю шапку и неумело тайком крещусь. А за минуту до того сердце выпрыгивало из груди, дыхания не хватало при мысли, что промажу. Сама Вселенная сжималась до размеров маленького кусочка металла на конце стволов в виде мушки... Причем чаще в споре кто кого побеждает дичь, испуганно улетая. Все-таки у нее больше шансов, чем у охотника (если, конечно, все происходит по-честному).
На первом привале рухнули как подкошенные. Беспокойство вызывал Полковник, приплетшийся через три минуты после всех. Он грузно опустился прямо в снег (снега в лесу 4 мая оказалось по... ну, в общем, мне по пояс будет), но не потерял чувства солдатского юмора: достал из патронташа патрон и со словами: "Серега, добей!" — протянул мне. Воровато оглядываясь, я незаметно извлек из рюкзака две бутылки пива и прикопал их в снегу — на обратном пути у нас будет стимул. Идти стало легче.
Таксист с таксидермистом
Две речки, пересекающие путь на расстоянии 4 км друг от друга, как и предполагалось, дружно вышли из берегов и пугали пенистой стремниной. Накачавшись сладким чаем, принялись накачивать лодку. Я, как самый мелкий и легкий, был определен в Хароны, которому предстояло по очереди перевезти на веслах трех немаленьких дядек. Первым мне отдался 140-килограммовый Полковник. Вторым 120-килограммовый Банкир. За ними и длинноногий Лесоруб. Слава Посейдону, все обошлось.
Последняя водная преграда казалась вполне доступной для пешего форсирования — ее пересекал ствол повалившегося дерева. Вырубили слегу, я ступил на бревно и, балансируя, перешел рубеж. Кинул слегу назад, следующему, но потерял равновесие и, как чисто битый глухарь — с тучей брызг, упал в воду. Пришлось разбивать лагерь, в постройке которого слишком активное участие принял Лесоруб (в миру — директор фирмы по высаживанию деревьев-крупномеров на подмосковных участках). Ручаюсь, что, увидев результат его деятельности, активисты партии зеленых умерли бы от шока. Им просто не на чем было бы повеситься: площадка радиусом в 10 м, где полтора часа назад росли любимые Лесорубом крупномеры, превратилась в сплошную вырубку. Зато палатка покоилась на прочном бревенчатом настиле, в костре под котелком весело потрескивали дрова, а рядом с костром громоздилась куча бревен про запас.
То ли таксист накаркал насчет затмения, то ли давеча спирта было выпито лишку, но вставали трудно и, как выразился Полковник, "не в песню". Накануне из 18 км за 11 часов ходу была пройдена ровно половина пути. Вторую преодолевали лучше — со средней скоростью 2 км/ч. Однако за 3 км до заветного тока все дружно побросали рюкзаки и тупо уставились друг на друга, не в силах даже прикурить сигарету. Противная дрожь вперемежку с ватной слабостью сковала руки и ноги; сильно подташнивало. Энергии хватило разве что на обламывание сушняка вокруг себя и наполнение котелка прямо здесь же, из лужи. В закипевшую воду бросили три плитки шоколада, а потом долго молча пили какао.
Вопрос "зачем?" продолжал свербить. Ну возьму я глухаря, если повезет. А его еще тащить обратно! Потом искать таксидермиста, который возьмется сделать чучело. Накормить жену невкусным мясом. И в итоге окончательно с ней разругаться, чтобы остаться с чучелом за $150-200.
Первым встрепенулся самый молодой из нас, Лесоруб, и убежал вперед оборудовать лагерь, ориентируясь по прошлогодним зарубкам на деревьях. Мы проводили его ленивыми взглядами и принялись сетовать на "сороковые роковые" (в смысле нашего возраста). Оклемавшись, двинулись дальше, прислушиваясь, не донесется ли желанный стук топора. И через полчаса хода он раздался. Наш нестарый друг лучше места, чем болотина, выбрать не смог. Более того, между свежесрубленными деревьями высились кочки, под ногами с треском льда предательски проваливающиеся в воду по самый край болотных сапог. "Это холодильники для хранения спирта",— пояснил Лесоруб. Ни о какой палатке не могло быть и речи.
Записка охотника
Первая составляющая весенней охоты на глухаря — так называемый подслух. Суть операции в том, чтобы к заходу солнца оказаться на току и, по возможности удобно расположившись, просто слушать лес. Уже начинаешь замерзать и все чаще поглядывать на часы, когда вдруг тишину разрывает страшный звук, как будто невдалеке одно дерево упало на другое. Невольно вздрагиваешь от неожиданности, но тут же весь напрягаешься: то сел на ночлег (плюхнулся) первый глухарь, вернувшийся с дневной жировки. Началось! Плюхи раздаются все чаще и чаще, причем со всех сторон. Слышно, как птицы устраиваются поудобнее, и начинается перебранка самцов. Если перевести вечернее ворчание глухарей на русский язык, получится примерно такая же нецензурщина, которая стояла в районе нашего лагеря, когда кто-то в очередной раз проваливался в "холодильник". Причем в драку никто из самцов не лезет.
Драки начнутся завтра после восхода солнца, когда случится, что присевший к каплухе кавалер обнаружит более проворного конкурента. Пока же все ограничивается упражнениями в ненормативной лексике. В первый же вечер на подслухе я насчитал 19 плюхов, когда прямо на меня, с треском ломая сучья, понесся двадцатый претендент на чучело, причем огромных размеров. Засранец (в прямом смысле, как выяснилось минутой позже) имел наглость усесться прямо на верхушку сосны, у которой я стоял, опершись о ствол, и обсыпать меня всякой органической дрянью. Ствол вековой сосны гудел. Я попытался поднять голову и ружье, но чуткая птица тут же с шумом снялась. Стрелять глухаря влет не принято.
Ночью грянул мороз, анонсированный таксистом (слово будто из другого мира!),— минус 7°С. Костер провалился в воду. Спальник не грел. Встали в 2.30 ночи, позавтракали и разошлись по местам, отмеченным накануне по азимуту и количеству шагов. С полчаса вокруг было тихо. От скуки я сделал языком одинокое "цок", и тут — к моему удивлению — понеслось. Справа и слева, сзади и спереди послышалось цоканье. Самцы разогревали друг друга. Вот уже два певуна перешли на полноценное третьеколенное "улюлю", но далековато. В десяти метрах от меня пробежала по полу озабоченная каплуха. Еще одна уселась на ближайшей сушнине и смешно заквохтала по-куриному. И тут очередное (какое по счету!) "цок". Я нутром почувствовал: или этот, или никакой. Птица быстро распелась до третьего колена, причем песни следовали одна за другой через каждые 20-30 секунд. Пора! "Улюлю" — три шага вперед — перемолчка — и я судорожно намечаю следующие четыре точки соприкосновения с землей: вон та кочка, за ней валежина, потом островок моха, а там как бог даст. Скакать оказалось не близко — метров 160.
Один раз нога не удержалась на бревне, и я сделал лишнее движение, зачерпнув в сапог. Глухарь замолчал на целых две минуты, за которые по щеке от досады успела скатиться скупая охотничья слеза. Пока птица снова распевалась, я, как выпь, стоял на одной ноге.
И вот он, красавец, уже виден сквозь утренний полумрак. Невольно залюбуешься: в песне птица распушает крылья, вытягивает голову и вся трепещет в экстазе испанского кабальеро под балконом прекрасной сеньориты. Песня — взведение курков — выстрел, и шестикилограммовая туша, ломая ветки, камнем падает вниз, взметая тучи брызг вперемешку с кристаллами льдинок. И снова мир в гармонии. И слышно, как поют другие, более удачливые глухари.
Надо ли говорить, что в этот момент вопрос "зачем?" кажется до неприличия лишним.