Спустя год после того, как пандемия изменила весь привычный порядок жизни на свете, московский Мультимедиа Арт Музей (МАММ) при поддержке MasterCard и Ahmad Tea показывает выставку «Тень души, но заостренней чуть», осмысляющую новый опыт. Впрочем, на самом-то деле не такой уж и новый — как уверяет экспозиция, объединившая работы художников, созданные в карантин, с андерграундом советских времен. Рассказывает Игорь Гребельников.
Тема вынужденного затворничества заиграла в выставленных произведениях яркими масками
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
Тема вынужденного затворничества заиграла в выставленных произведениях яркими масками
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
В череде выставок на тему пандемии «маммовская» «Тень души» выделяется масштабом — два этажа музея — и широтой временного охвата: от произведений классиков «неофициального круга» 1970-х и 1980-х годов до вещей, созданных молодыми художниками за последний год. Поначалу диапазон кажется чрезмерным, да и рифма железного занавеса с нынешним вынужденным карантином — слишком прямолинейной. За большим количеством работ не сразу проступает драматургия экспозиции, но, с другой стороны, ведь речь о недавно пережитом опыте — неожиданном, угнетающем, трагическом,— тут простительна сбивчивость рассказа.
Название выставки — «Тень души, но заостренней чуть» — строчка из поэмы «Деньги» Алексея Парщикова, первого мужа директора МАММ Ольги Свибловой, выступившей сокуратором выставки. Стихи, хоть и отталкиваются от конкретного случая — «Когда я шел по Каменному мосту...»,— уносят читателя в сложные миры поэтических метафор и философствований, как, например, в строчке: «У нас есть интуиция — избыток самих себя».
Кажется, с избытком самих себя как раз и столкнулись все запертые в четырех стенах на карантине. Выставка избегает мрачных настроений и конспирологических теорий, она исследует опыт вынужденного прозрения, не усматривая при этом большой разницы между карантинным периодом и временами советской несвободы, между добровольным затворничеством художника в мастерской и запретом выходить из дома.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Самый большой зал представляет собой условный дом с множеством окошек — произведений разных художников, так или иначе тематизирующих окно, границу между «здесь» и «там», то проницаемую, то глухую. Сюрреалистический вид этому жилищу придают две натуральные лодки, подвешенные под самый потолок, с фигурами спасателей в плащах химзащиты и противогазах. Тех, кто внизу, эта инсталляция Марии Сафроновой и Антона Кузнецова окликает самим своим названием — «Кто хочет остаться?». А внизу — суета, поиски спасения. Пути к нему знали еще гротескные персонажи из альбомов Ильи Кабаков 1970-х годов — «маленькие люди», которым в их несчастьях и страхах по мере перелистывания альбома, под голоса других персонажей вдруг открывался простор потустороннего. Таков его «Вокноглядящий Архипов», запертый в больничной палате; врачи говорят, что он безнадежен, хотя и случаются периоды улучшения: на листах виды повседневной жизни за окном постепенно исчезают, уступая место пустоте, заполняемой крыльями ангелов. Свежая серия черно-белых гуашей Хаима Сокола тоже связана с окном, через которое в жилище художника наведывается ворон, время от времени принимающий не то ангельский, не то человеческий облик.
Окна, детали интерьера мелькают в желто-синих кадрах Тимофея Парщикова из серии Sad.O.K.Super, где они перемежаются с видами опустевшей карантинной Москвы. Обрабатывая фотографии, он использовал программу, увеличивающую микроконтрасты: искажения смотрятся метафорой неопределенности, тревоги, эмоциональных перепадов, выраженных в названии серии.
А вот окна другого рода, с которыми мы особенно свыклись в карантин: инсталляция Игоря Самолета «Проснулся уже уставшим» — дневник, составленный из скриншотов экрана айфона. Фотографии, фрагменты видео, чаты, плей-листы, соцсети — шквал цифровой реальности, морок которой, даже отпечатанный в виде крупноформатных кадров, искрится непосредственными эмоциями. Впрочем, и к этой реальности задолго до цифровизации подступались художники концептуального круга: «Окна» Ивана Чуйкова, написанные не на холстах, а поверх настоящих окон, или фразы, выстраивающиеся в перспективу на полотнах Эрика Булатова (его картина «То-то и оно» — одна из визуальных доминант выставки), лишали иллюзорности плоскость холста под стать тому, как выворачивает айфонную реальность Игорь Самолет.
Графическая серия Никиты Алексеева «Кости и камни» изображает мусор, собранный в ремонтируемой мастерской,— чем не метафора постапокалипсиса? Но ветки, по форме напоминающие кости, и разного рода камушки сложились в филигранно нарисованные метафизические композиции, будто звучащие поэзией,— эта серия стала последней в жизни художника.
Опыт фотографа Сергея Браткова, прошлой зимой впервые угодившего в больницу, скорее не экзистенциального, а художественного свойства. Его айфонная серия (до этого художник пользовался кнопочным телефоном) — хулигански, порой до неузнаваемости подрисованные кадры больничной хроники: капельница, тело во время процедур, потолки, коридоры, спинка кровати.
А о том, каково художникам на карантине было выживать в финансовом смысле, напоминает серия человеческих фигурок из хлебного мякиша Андрея Кузькина. Он предложил через Facebook делать такие скульптурные портреты на заказ, оставив размер гонорара на усмотрение заказчиков. Судя по всему, дело пошло. Каждая из двенадцати фигурок помещена в гипсовую нишу, и, несмотря на несколько скорбный общий вид композиции, они выглядят довольно забавным напоминанием о домашнем заточении.
Коль уж сравнивать эпохи и обстоятельства, то как в 1970-е годы трудно было представить, чем (и когда) закончится железный занавес, так и сейчас трудно загадывать насчет последствий пандемии. Но, похоже, «Тень души» все-таки оборачивает это сравнение утешительным прогнозом.