В «Гоголь-центре» вышел «Человек без имени» — спектакль-перформанс, посвященный писателю, философу, музыканту, алхимику и кулинару князю Владимиру Одоевскому. Это редкий пример театра, совмещающего острую актуальность с почти забытой традицией поэтических представлений. С подробностями — Алла Шендерова.
Фото: Ира Полярная
Фото: Ира Полярная
Фото: Ира Полярная
В афише спектакля, вышедшего в те же дни, когда в «Гоголь-центре» происходила смена художественного руководства, авторы идут через запятую: Петр Айду, Александр Барменков, Никита Кукушкин, Валерий Печейкин. Кирилл Серебренников. И это не только дань моде на горизонтальность.
«Человек без имени» — редкий пример, по выражению близкой к «Гоголь-центру» Аллы Демидовой, «театрального варева», где один компонент перетекает в другой, а спектакль до такой степени единое целое, как будто его не ставили — все получилось само.
Некоторые подробности все же можно выяснить. Например, что музыкальная партитура придумана и исполнена Петром Айду на пангармониконе — уникальном инструменте, сделанном им из десяти пересобранных механических фортепиано. На сцене они кажутся действующими лицами, оркестром. Этим оркестром управляет Айду, большую часть спектакля стоящий справа, за пультом. Он нажимает кнопки, внутри одного из инструментов нагреваются стеклянные трубочки — и звук меняется. А внутри другого расположены бокалы, тарелки и кастрюлька с горелым днищем — все это не только радует глаз, но и играет музыку.
Звучащий пангармоникон — такая же живая ипостась одного из родоначальников музыкознания и создателя странных инструментов Одоевского, как актер Никита Кукушкин, возникающий в темном зале с вопросом: «Кто автор сказки «"Городок в табакерке"?» — и постепенно в этого автора превращающийся.
Драматург Валерий Печейкин пошел по традиционному пути: соединил творения писателя и философа Одоевского с его биографией и примерил их на сегодняшнего героя. В прологе Кукушкин рассказывает, как нашел «Городок в табакерке» — «знаете, это такая прекрасная ерунда» — в кипе книг, брошенных прежними жильцами. Как заснул с книжкой в подземке и то ли умер, то ли проснулся Одоевским, вопрошающим полицейского или, скорее, саму схему московского метро: «Если есть "Пушкинская", "Достоевская" и "Маяковская", то как добраться до "Одоевской"?»
Этот ход Одоевский использовал в «Городке в табакерке»: мальчик Миша засыпает и оказывается внутри шкатулки, где молоточки бьют мальчиков-колокольчиков, ими командует ленивый валик, а над всеми властвует царевна-пружинка.
Но Печейкин, взяв старый принцип, так точно бьет по натянутым внутри каждого из нас струнам, что нельзя не задребезжать в ответ.
Кто-то вроде сегодняшнего полицейского объясняет Одоевскому, что станции нет. Есть улица имени его двоюродного брата, поэта и декабриста Александра Одоевского. «Кстати, вы были членом тайного общества?» — на полицейском оказывается шитый золотом царский мундир, герой что-то бормочет в ответ. И офицер полиции, и император, и сам Одоевский — это все он, Кукушкин, с цирковой виртуозностью и бесстрашием астронавта парящий среди миров, где Одоевский мгновенно превращается в сегодняшнего дуболома: «На мальчиках юбочки?! Конечно, молоточки должны бить их по головам!» Скорость, почти оголтелость этих метаморфоз напомнит ритм Андрея Миронова в роли Остапа Бендера. А потом Кукушкин резко, почти с лязгом затормозит, напялит на голову моток проволоки — это глохнущий Бетховен, явившийся к Иоганну Мельцелю, автору первого пангармоникона. «К Элизе» долбит мальчик — сосед героя спектакля. Ему вторит холодильник с незакрытой дверцей. В холодильнике все, что любил Одоевский, зазывавший Пушкина на обед, но подававший несъедобные соусы — результат своих химических опытов.
Все в спектакле сплетается в клубок — как проволока на голове орущего Бетховена.
Айду заставляет жилы фортепиано петь и переливаться, им вторят световые надписи на экранах в глубине (отличное видео — Алан Мандельштам, Никита Андреев, Илья Делятицкий). Проволочный парик, скелет императора, огромная звезда-осьминог, выросшая из ордена Святой Анны (орден был пожалован Одоевскому),— все это, конечно, не сценография, а еще одна симфония, за которую отвечает художник Александр Барменков.
«Человек без имени» катится с дикой скоростью, притормаживая, когда Одоевский печально смотрит в зал или медлит, все не решаясь попробовать отравленный десерт, что подносит ему Некто (этим Некто оказывается Петр Айду, зловещий, как настоящий черт). Наконец, Кукушкин взлетает, выделывая в воздухе кульбит (трюки — Александр и Иван Волковы).
Точно не узнать, что именно сделал в спектакле Серебренников. Словами Пастернака, он сумел «привлечь к себе любовь пространства». И теперь не только его ученик Кукушкин парит над сценой. Парит и сам «Человек без имени». «Гоголь-центр» ему явно по вкусу. Кроме спектакля тут, кстати, придумали целый фестиваль Одоевского. С лекциями, инсталляциями и выставкой в фойе: художница Таня Пёникер нарисовала новую версию азбуки Одоевского. Там есть «абьюз», «вайфай» и еще много незнакомых князю слов, но ее босховский юмор ему бы точно понравился.