Мой голос, мой пандус

Что такое доступность и как она связана с демократией

Среди многочисленных публикаций в прессе после митингов 31 января в поддержку Алексея Навального несколько десятков были посвящены задержанию в Санкт-Петербурге Евгения Агафонова. Заголовки были такие: «Глухонемого петербуржца оштрафовали за скандирование лозунгов» или «Глухонемого оштрафовали за выкрикивание» и, наконец, «Песков предложил оспорить штраф немому за лозунги». Оппозиция и власть равно посчитали абсурдным задержание глухонемого. Эта история — идеальная иллюстрация того, как в российском обществе воспринимается инвалидность, вопрос прав людей с инвалидностью и доступная среда — как часть этих понятий.

Фото: Анна Шмитько

Фото: Анна Шмитько

— Это некорректные заголовки, речь идет о глухом человеке, у которого отсутствует слух, но не речь,— говорит Наталья Нестерова, менеджер инклюзивных проектов Политехнического музея.

Наталья — слабослышащая из семьи глухих, много лет помогает самым разным московским музеям организовывать экскурсии на русском жестовом языке (РЖЯ). У этого языка своя грамматика, история, он относится к семье французской жестовой речи. Людей, которые общаются на РЖЯ, точно не назовешь немыми — это слово уже давно считается унизительным и неполиткорректным.

Реакция журналистов и президентского пресс-секретаря очень показательна. Кажется, они не могут представить, что глухой человек вышел на площадь, чтобы совершить политический жест, это для них нонсенс и требует пересмотра суда.

Старый слоган «вы нас даже не представляете» в очередной раз оказался уместен. В этот раз в отношении доступной среды.

Одна из самых пронзительных сцен из истории борьбы людей с инвалидностью за свои права выглядела так. Вашингтон, 1990 год. Солнечный июльский день. На лужайке перед Капитолием стоит небольшой письменный стол. За столом сидит президент Джордж Буш, рядом с ним в инвалидных колясках активист Джастин Дарт (он всю жизнь борется за равные возможности трудоустройства для людей с инвалидностью) и Эван Кемп, его соратник. У Буша не оказывается ручки, он поворачивается назад, там стоит преподобный Уилк, который тут же президенту ручку протягивает. Ногой, потому что Уилк тоже активист за равные права для людей с инвалидностью и рук у него нет. Буш берет ручку и подписывает «Закон об американцах с ограниченными возможностями». Главный закон США, гарантирующий равные права. Этой сцене предшествовали 20 лет митингов, забастовок, захват Министерства здравоохранения, шествия и даже вползание на ступени Капитолия десятков людей с инвалидностью.

В России движение за равные права для людей с инвалидностью выглядит совсем иначе. В одном из главных документов (так называемом СП 59 «Доступность зданий и сооружений для маломобильных групп населения»), регулирующих организацию доступной среды, например, написано, что он подготовлен в рамках выполнения «плана мероприятий по созданию безбарьерной среды для целей проведения XXII Олимпийских зимних игр и XI Паралимпийских зимних игр 2014 г. в г. Сочи». То есть о безбарьерной среде задумались ради Олимпиады, а не ради людей.

Каждый, кто немного посидел на форумах, в фейсбучных группах про доступную среду или просто постоянно общается с людьми с инвалидностью, знает, что таблички по Брайлю, которые вы наверняка видели в поликлиниках и судах, тактильные направляющие, которые есть на каждом вокзале и каждой станции метро, пандусы очень часто нещадно критикуют. Трости незрячих не раз застревали в тактильных направляющих, пандусы покрыты скользкой мраморной плиткой, таблички не очень понятно, как можно найти: не будешь же ощупывать все стены здания.

В России доступность из права превратилась в милость, упавшую с неба вместе с Олимпиадой. Установить пандус — это представимо и даже обязательно по закону. Спросить, удобен ли такой пандус, вовлечь человека с инвалидностью в установку пандуса — что-то из области фантастики. Такой же странный нонсенс, как и глухой, заявляющий о своих правах на площади.

Вся сложность в том, что доступность — это не пандус. Доступность — это видимость, слышимость, это голос, это права конкретных людей, которых государство не видит и называет «маломобильными группами населения».

Вера Шенгелия, специальный корреспондент Русфонда

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...