премьера театр
В Театре на Малой Бронной сыграли премьеру спектакля "Учитель ритмики". Дебютную пьесу молодой писательницы Екатерины Садур поставил режиссер Владимир Агеев. При чем тут ритмика, так и не поняла МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Трудно сказать, что именно привлекло режиссера Владимира Агеева в скучном и беспомощном опусе Екатерины Садур. Дочка известного драматурга Нины Садур до сих пор писала неплохую прозу и, видимо, решила перенести принцип свободного литературного эссе в драму, но потерпела фиаско.
На протяжении трех часов в пьесе ровным счетом ничего не происходит. В подмосковном доме отдыха для творческих работников собирается компания скучающих бездельников: пара вышедших в тираж актеров, писатель-неудачник, третий год сидящий над одним рассказом, случайно попавшая сюда семья "нового русского" и молодая особа неопределенного рода занятий, решившая на досуге соблазнить своего непорочного друга детства. Все они бесцельно бродят по сцене и ведут разговоры, состоящие из банальностей и общих мест, самое оригинальное из которых "за жизнью интереснее наблюдать со стороны, чем участвовать в ней".
При этом пьеса всем своим видом хочет показать, что она наследует традициям русской классической дачно-поместной драматургии. Отсылок к Чехову в пьесе так много и они так бесцеремонно прямолинейны, что вскоре начинают раздражать своей назойливостью. Вот обитатели пансионата устраивают домашний спектакль, а старый актер вспоминает, как когда-то играл Тригорина,— вот вам "Чайка". Вот наглый нувориш обещает купить весь дом отдыха и вырыть на месте рощи бассейн — ясное дело, "Вишневый сад". Юная девушка Зоя, скучая, шатается по комнатам и влюбляет в себя всех подряд — чем не "Дядя Ваня". И так далее в том же духе. Но чем больше в тексте чеховских цитат, тем жальче он выглядит.
Впрочем, режиссера Владимира Агеева качество пьесы, кажется, вовсе не интересует. Во всяком случае, в отрывке из интервью, приведенном в программке, он утверждает, что для него гораздо важнее сюжета что-то еще — те новые ассоциации, что привносит в спектакль сам постановщик. В случае с "Учителем ритмики" это режиссерское "что-то еще" заключено в ореоле мистики, которым Владимир Агеев решил окружить пьесу. Решение логичное, потому что сама госпожа Садур кокетливо пытается выдать приблизительность своего текста за многозначительную таинственность. Она насыщает пьесу загадочными рассказами о саламандрах и кладбищах, намекает на какие-то давние тайные связи, существующие между героями, и нарочно путает реальность с вымыслом: все персонажи спектакля оказываются одновременно героями пьесы, которую пишет девушка Зоя — вероятно, альтер эго самой Екатерины Садур.
Зацепившись за эту особенность пьесы, Владимир Агеев решил поставить спектакль-триллер в духе Эдгара По и даже дал ему подзаголовок "новая русская мистика". С помощью сценографии Марины Филатовой (старая, полуразрушенная парадная лестница, обломки мраморных колонн и огромные проволочные цветы, заполонившие неухоженный сад) он попытался создать на сцене атмосферу элегического упадка. А для подстраховки повесил на задник экран, на который проецировались образы соответствующей тематики,— все-таки с помощью кино добиться нужного настроения значительно легче.
Но если с визуальным решением спектакля режиссеру удалось справиться довольно легко, то подчинить нужной стилистике актеров оказалось гораздо сложнее. Владимир Агеев превращает пожилых горничных и официанток в черных ворон, которые сдавленно вскрикивают и взмахивают скрюченными руками. Выпускает красавицу Светлану Тимофееву-Летуновскую (Зоя) в прозрачном пеньюаре сомнамбулой бродить по сцене. Заставляет Ивана Шабалтаса говорить голосом Брежнева, а всех прочих коверкать интонации, чтобы избавиться от психологической достоверности. Но то, что легко и задорно получается у молодых актеров Центра драматургии и режиссуры, с которыми Владимир Агеев поставил спектакль "Пленные духи", получивший недавно на "Золотой маске" приз зрительских симпатий, у артистов Малой Бронной, растренированных в отсутствие постоянного и хорошего главного режиссера, выходит натужно. Так что главным ощущением от спектакля остается не мистический ужас, а вполне прозаическая скука. Скучают герои пьесы, скучают актеры на сцене, вынужденные произносить нелепые монологи, естественно, позевывает и публика.
Чтобы как-то прекратить свои мучения, персонажи в финале решаются убить автора — девушку Зою, пока она не написала еще один акт. Зрителям остается сожалеть, что они не додумались сделать этого раньше.