Обозреватель “Ъ FM” Дмитрий Буткевич рассказывает, почему экспозиция современного художника задела защитников животных.
Фото: Александр Чиженок, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Александр Чиженок, Коммерсантъ / купить фото
Санкт-петербургский «Манеж», который постепенно и уверенно становится законодателем мод в общероссийской выставочной практике (респект моему хорошему другу, директору «Манежа» Павлу Пригара), объявил о запуске с августа site-specific-проекта в виде персональной выставки Яна Фабра. Вы, наверное, знаете, что я скажу дальше — это абсолютное must see, то, что надо увидеть непременно. В Москве художник, творчество которого вызывает конвульсии у защитников животных, не показывается. А вот Северную столицу балует.
Предыдущая выставка в 2017 году в Эрмитаже называлась «Рыцарь отчаяния — воин красоты» и стала настоящим вызовом. Фабр усеял залы Зимнего дворца (так корректно, по-петербургски, называть основное здание Эрмитажа) чучелами животных. И пусть он рассказывал о том, что все эти лисы и прочие обитатели бельгийской глубинки были найдены сбитыми на обочинах автотрасс, зоозащитники были непреклонны. Равно как и ревнители классического искусства и традиционных музейных ценностей. Дело в том, что произведения Фабра разместились в залах фламандской живописи, потеснив или убрав в запасники изобильные натюрморты Снейдерса и его фландрийских современников. Если помните, число «убоины» на этих гигантских полотнах зашкаливает. Фабр, как истинный наследник фламандской культуры, вынес убитых животных в инсталляции. Зрелище было, я вам скажу, не для каждого ценителя пастозного мазка Рубенса или изящного живописного сплава Вермеера.
Помнится, встретил я тогда на приеме по случаю, кажется, культурного форума в Главном штабе Михаила Борисовича Пиотровского, который в приватной атмосфере бывает вполне доступен. Подошел за блиц-интервью и попутно сказал, что удивлен его искусствоведческой смелостью, потому что позволить современному художнику такую радикальную музейную интервенцию способен далеко не каждый директор. Михаил Борисович, отбросив назад шейный шарфик, спокойно поблагодарил, но мне почему-то показалось, что ему было приятно.