гастроли балет
В Кремлевском дворце прошли двухдневные гастроли балета Римской оперы. Гости привезли в Москву три балета из репертуара дягилевских "Русских сезонов". ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА подарка не оценила.
Итальянцы показали три исторических балета Михаила Фокина, которыми Сергей Дягилев без малого 100 лет назад покорил Париж,— "Шехеразаду", "Петрушку" и "Жар-птицу". В Римской опере эту "тройчатку" недавно поставил Андрис Лиепа. Он же и убедил Карлу Фраччи, знаменитую балерину и руководительницу труппы, привезти эти спектакли в Москву.
Трудно представить себе более неудачный выбор. Без малого год назад Римский балет уже гастролировал в Москве — с той же "Шехеразадой" и неизвестными у нас балетами Вацлава Нижинского (см. Ъ от 24.05.03). Уже тогда было ясно, что труппа небогата талантами да и кордебалет в ней далеко не самый стройный в Европе. Постановка господина Лиепы успеха решительно не имела, а вот авангардные спектакли безумного гения прошли отлично. Стало быть, для повторных гастролей надо было подыскивать неизвестные в России эксклюзивы, а не намозоливший глаза "фокинский" репертуар господина Лиепы.
Эти балеты он возобновил с десяток лет назад при помощи внучки Михаила Фокина Ирэн Фокиной, балерины Нины Ананиашвили и труппы "Русские сезоны", состоявшей из артистов ансамбля Моисеева, сбежавших от своего сурового руководителя. Уже тогда добросовестность реставратора вызывала сильные сомнения: к несчастью для возобновителя, сам автор балетов довольно подробно рассказал о них в своей автобиографической книге "Против течения". Фокинские описания мизансцен решительно не совпадали с теми, что были сочинены господином Лиепой; прыжки Золотого Раба в "Шехеразаде" отдавали советскими 60-ми; в "Петрушке" народ откалывал трюки и целые фрагменты из репертуара ансамбля Моисеева, а партия Кощея из "Жар-птицы" строилась на импровизации солиста.
Возможно, реставратор Лиепа хотел сделать как лучше — позанимательнее, потехничнее, посовременнее. Но вместе с аутентичностью спектакли потеряли всякий смысл. Смотреть эти новоделы было откровенно скучно — получились цветастые сказки для дошкольников. Даже закрадывалась кощунственная мысль: так ли хороши оригиналы? Не зря же умница Дягилев неожиданно и безжалостно уволил триумфатора Фокина, сделав балетмейстером "Сезонов" своего неопытного протеже Нижинского — возможно, фокинская "антиклассическая" реформа устарела уже к 1911 году. Как бы то ни было, благотворительный Фонд им. Мариса Лиепы все эти годы вполне успешно продавал своего "Фокина" на мировом рынке, не оставляя надежды пристроить его и в Москве. Римские гастроли, видимо, должны были служить дополнительным аргументом.
Итальянцев немного жаль — они танцевали с трогательной верой в подлинность хореографии. В "Шехеразаде" упитанный и немолодой Марио Мароцци в партии Золотого Раба тщетно пытался разодрать недлинные ножки в jete en tournant и прочих прыжковых трюках, но зато очень достоверно раздувал ноздри, обнимая сластолюбивую Зобеиду — Илзе Лиепу. Госпожа Лиепа щедро применяла свои фирменные приемы обольщения (вроде походки, свободной от бедра), вероятно полагая, что изображает первую исполнительницу этой роли Иду Рубинштейн, декадентку и миллионершу. А в финальную сцену артистка внесла совсем свежие краски: рывком подставила Шахриару грудь под нож, как это делал ее отец в роли Красса.
В "Петрушке" кордебалет очень забавно имитировал русский загул: лихорадочно тряс закорючками ручек, возил ноги в "ползунках" буквально до упаду и добросовестно выковыривал "ковырялочки". Кто-то пытался крутить "блинчики", кто-то тщился выпрыгнуть в ансамблевой "разножке", черноокая кормилица, похожая на Смеральдину, бойко вращалась с бородатым кучером. Грамотнее всех танцевал некий "черт", которому постановщик Лиепа ни с того ни с сего подарил целую вариацию. Единственным непошлым персонажем этой клюквы оказался сам Петрушка — артист Риккардо ди Космо. Грудой бескостного тряпья он отважно бросал свое чахлое тельце на пол, экспрессивно потрясал бессильными кулачонками и был по-настоящему одинок и трогателен.
В заунывно-пантомимной "Жар-птице" есть только одна стоящая партия — Жар-птицы — и только один фрагмент, представляющий художественную ценность,— ее дуэт с Иваном-царевичем. Роль Ивана довольно азартно мимировал баск Игорь Йебра, а Жар-птицу исполняла Гая Страккаморе — балерина не "острая" и не "прыжковая" (что весьма желательно для этой партии). С адажио у нее тоже были проблемы: танцовщице почему-то очень хотелось задрать ногу повыше, отчего ей приходилось укладывать корпус чуть ли не на колени Ивана-царевича. Имитируя трепетность, госпожа Страккаморе как-то излишне резко и крупно подергивала головой, а симулируя испуг, сильно выкатывала глаза из орбит.
Словом, не стоило ехать в Москву, чтобы так танцевать такого Фокина. В сущности, Римский балет послужил лишь информационным поводом для очередной презентации лиеповского фонда. И эта акция была устроена с гостиннодворским размахом. Перед занавесом реяли компьютерные голограммы спонсоров. Андрис Лиепа произнес свой традиционный рекламный спич, не забыв помянуть отца (потрясая преподнесенным букетом, он пояснил, что "это папе"). Рядом со сценой имелся светодиодный экран, на который синхронно с действием транслировались крупные планы солистов — зрители, не желавшие напрягать глаза, могли и вовсе не смотреть представление. В антракте на том же экране демонстрировались образчики продукции фонда — концерт эстрадной певицы Резниковой, венецианский бал в Гостином дворе, подтанцовки балерины Лиепы с популярным хореавтором Дружининым и прочие культурные события. В промежутках голос дикторши призывал "спасать стиль" и сетовал по поводу "грани между настоящим и ненастоящим, которая практически стерлась". В контексте увиденного — очень справедливые высказывания.