Во многих странах некоммерческие организации (НКО) оказывают услуги гражданам наравне с государственными структурами. Часто НКО выполняют работу, которую больше никто в этой стране не делает. К чему это приводит и как доверие государства к НКО влияет на жизнь общества, выясняла спецкорреспондент “Ъ” Ольга Алленова.
Фото: sozialkontor.de
Фото: Baz Ratner / Reuters
«У нас 91 человек на сопровождении, из них 89 — мигранты»
Одноэтажное здание серого цвета, стены из стекла — в них отражаются высотные дома, деревья, автобусы и проходящие люди, так что сам дом кажется совсем незаметным, вросшим в клочок земли напротив автобусной остановки. В здании пахнет выпечкой, две женщины в хиджабах выносят из кухни горячие пироги и ставят их на большой стол, покрытый тонкой белой клеенкой.
Вильгельмсбург — это, по сути, остров в разливе Эльбы, многие жители считают его пригородом Гамбурга, хотя административно он является частью этого большого портового города.
Здесь, в районе, населенном в основном выходцами из Турции, некоммерческая организация «Социальная контора» (Sozialkontor) открыла 13 лет назад Пункт помощи (в «Социальной конторе» его иногда называют Центром встреч) — место, где жители района могут получить психологическую поддержку, помощь в быту или в оформлении социальных пособий, а также сопровождение в поликлинику к психиатру или другому врачу. Это своего рода клуб для жителей района, где они могут посещать групповую психотерапию или просто общаться.
У «Социальной конторы» в Гамбурге восемь отделений, работающих в системе амбулаторной социальной психиатрии, но центр в Вильгельмсбурге — особенный. «В этом районе много жителей, говорящих на турецком языке, поэтому и сотрудники центра в основном — этнические турки, только одна наша сотрудница — немка»,— рассказывает социальный педагог Центра помощи «Социальной конторы» в Вильгельмсбурге Илкай Боран. Она много лет работает с мигрантами и понимает, как важна интеграция.
«Многие люди, переехавшие в нашу страну, долгие годы жили здесь, не зная, что им положена помощь в интеграции,— объясняет она.— Они не знали языка, не знали, как подать заявление о помощи, как получить какое-то социальное пособие, как попасть к врачу.
Среди них было много людей, имеющих серьезные проблемы,— у кого-то психические заболевания, кто-то имеет инвалидность и нуждается в сопровождении на дому, кто-то воспитывает детей с инвалидностью… Все они были исключены из общества, жили со своими проблемами, закрывшись в своих квартирах. Особенно после переезда страдают женщины — они не знают языка, а обязанности по дому выполнять надо, адаптационный период для них часто заканчивается депрессией».
В любой изоляции растут недовольство, страх, агрессия, и это плохо для людей, общества и страны, считает Илкай. Поэтому «Социальная контора» решила развивать в этом районе социальную амбулаторную психиатрию и открыла Центр встреч. «Сейчас у нас 91 человек на сопровождении, из них 89 — мигранты, говорящие в основном по-турецки»,— говорит соцпедагог. За помощью в Центр встреч может обратиться любой житель района. Сначала с ним поговорят и расскажут, какую помощь он может получить от государства и как это сделать. Если он не знает немецкого языка или по каким-то причинам не может пойти в органы власти, сотрудник «Социальной конторы» поможет ему оформить медицинскую страховку, попасть на прием к врачу, сопроводит его в службу социальной защиты, поможет заполнить заявление о помощи, пройти собеседование.
Педагог Центра помощи «Социальной конторы» в Вильгельмсбурге Илкай Боран
Фото: sozialkontor.de
Педагог Центра помощи «Социальной конторы» в Вильгельмсбурге Илкай Боран
Фото: sozialkontor.de
«Когда соцзащита составит для этого человека план интеграции (интеграции в общество.— “Ъ”) и одобрит его финансирование, мы передадим этого человека в те организации, которые могут ему помочь. Если это пожилой человек, мы направим его в НКО, которая по заказу государства работает с пожилыми. Если у человека есть психические проблемы, и мы можем ему помочь, и он сам не против нашей помощи, то прикрепим к нему куратора, который будет постоянно с ним на связи».
«Социальная контора» может сопровождать жителя района на дому — в среднем каждому клиенту с психическими нарушениями выделяется сопровождающий на два часа в неделю. Если нужно больше времени, НКО обсуждает это с социальной службой района. «Иногда человеку требуется помощь на пять часов в неделю, иногда ему нужна помощь один раз в месяц — например, чтобы сходить к врачу, купить лекарства, пообщаться с куратором,— рассказывает руководитель "Социальной конторы" Фолькер Кароль.— Закон позволяет нам выстроить помощь вокруг человека».
Сотрудник организации может приходить домой к клиенту, чтобы помочь ему с уборкой, с покупкой продуктов, а может просто звонить ему каждый день, чтобы напомнить принять лекарство. В определенные дни и часы в Центр встреч приходят жители района — чтобы выпить чай и пообщаться.
В «детские» часы родители могут привести детей на какие-то занятия, а сами — отдохнуть. Все это — бесплатно.
В Центре встреч «Социальной конторы» в Вильгельмсбурге работает служба ухода за маломобильными гражданами на дому, служба помощи людям с ментальными особенностями, которые живут у себя дома или в социальных квартирах и нуждаются в регулярном сопровождении. Открыт центр с 9 до 18 часов, по расписанию желающие могут бесплатно изучать немецкий язык, играть в настольные игры, учиться шить, посещать хор, учить турецкие народные песни.
В «Социальной конторе» проходят групповые встречи, где люди могут пообщаться и получить необходимую помощь
Фото: sozialkontor.de
В «Социальной конторе» проходят групповые встречи, где люди могут пообщаться и получить необходимую помощь
Фото: sozialkontor.de
Здесь регулярно проводят групповые встречи, на которых люди с психическими заболеваниями обсуждают свои проблемы. Эти же люди приходят сюда как волонтеры — чтобы помогать другим: провести какое-то мероприятие, приготовить угощение для гостей. Раз в год здесь проводят праздник под названием «Байрам», каждую неделю устраивают «женский завтрак» и «мужской завтрак» — по словам Илкай Боран, они очень популярны, потому что за едой люди общаются, обсуждают свои проблемы и находят поддержку. До пандемии в центре проводили вечерние чаепития.
«В этом районе много бедных жителей, для которых кофе с булочкой — это большое подспорье,— говорит Фолькер,— а мы таким образом помогаем людям выбраться из дома, увидеть соседей, начать общение. Ведь многие люди в депрессии вообще не выходят из дома и с каждым днем проваливаются в свое отчаяние все глубже».
За все оказанные услуги «Социальная контора» получает компенсацию от государства. Они оплачиваются по двум табелям — в одном указаны клиенты, которые пользуются регулярными услугами амбулаторной социальной психиатрии в соответствии с утвержденным органом соцзащиты планом (например, посещающие группу психотерапии), а в другом — жители, приходящие в центр встреч от случая к случаю: например, просто выпить чаю (часто они делают это анонимно, не желая называть свое имя). «Мы не требуем от людей их имен,— объясняет Илкай.— Если они захотят, со временем назовут себя сами. Важно, чтобы человек стал нам доверять. Практика показывает, что люди, которые к нам ходят постоянно, реже подвержены срывам, реже попадают в психиатрические больницы».
Долгие годы Вильгельмсбург считался самым неблагополучным пригородом Гамбурга. С 2006 года власти федеральной земли Гамбург инвестировали в район более €300 млн — стали приводить в порядок дороги, строить высотные дома, открывать новые кафе и отели. Сейчас район выглядит современным, чистым, вполне комфортабельным. Свою роль в этом благоустройстве сыграла и «Социальная контора», помогающая интегрировать жителей района в немецкое общество.
«Помочь этому человеку, когда он станет бездомным, будет труднее и дороже»
Центр некоммерческой организации «Социальная контора»
Фото: sozialkontor.de
Центр некоммерческой организации «Социальная контора»
Фото: sozialkontor.de
В Германии нет единого социального законодательства — в каждой федеральной земле оно свое. Но есть общие тенденции — например, в стране развивается система социальной психиатрической помощи, которую оказывают профессиональные негосударственные организации, получающие от государства компенсацию за свою работу. Фолькер Кароль рассказывает, что в начале 1970-х годов психиатрические больницы в стране были переполнены, психиатрический стационар на 1500 мест считался нормальным лечебным учреждением, людей там связывали, насильственно лечили, на длительное время лишали свободы.
«Я был студентом, к нам пришел главный врач из такой больницы и попросил приходить туда, чтобы общаться с пациентами,— вспоминает Фолькер.— Реформу в этой сфере начали врачи, медсестры, студенты-медики. С тех пор законодательство много раз сильно менялось, и сейчас главная задача в помощи людям с психическими нарушениями по закону — сохранение участия такого человека в жизни общества».
Люди с психическими проблемами получают услуги в рамках системы амбулаторной социальной психиатрии. Решение об оказании помощи принимает муниципальный орган соцзащиты на основании индивидуального собеседования, в котором учитываются мнения врачей, соцработников, специалистов из НКО и родственников.
При этом есть два способа получения такой помощи, уточняет Фолькер. Первый — прийти в соцзащиту и заявить о своей потребности. На такую встречу гражданин может позвать с собой представителя НКО, которая оказывает услуги в рамках амбулаторной социальной психиатрии. Или же соцзащита сама может пригласить на встречу представителя профильной НКО. Вообще участие НКО в такой процедуре приветствуется — государство не оказывают услуги амбулаторной социальной психиатрии, оно только платит за них негосударственным поставщикам.
Девочка во время занятий с социальным педагогом
Фото: sozialkontor.de
Девочка во время занятий с социальным педагогом
Фото: sozialkontor.de
Второй вид помощи в рамках амбулаторной социальной психиатрии — низкопороговая консультативная помощь. «В наши центры может прийти человек с улицы и получить у нас консультацию, в том числе анонимно»,— поясняет Фолькер.
— Как вы потом отчитываетесь за такие консультации? — уточняю я.
— Мы пишем в годовом отчете, сколько анонимных консультаций было проведено.
— А как власти могут проверить, что вы не приписали дополнительные консультации?
— А зачем нам это делать? — удивляется Фолькер.— Мы уже 20 лет работаем в системе социальной помощи, нам наша репутация дорога.
Возможность анонимно прийти в Центр встреч, выпить чаю с выпечкой позволяет вывести «из тени» самых социально уязвимых граждан, поясняет он: «Сначала они приходят поесть, потом мы завязываем с ними контакты, и со временем многие из них начинают нам доверять, и мы помогаем им оформить и получить официальную помощь. Благодаря этому анонимному консультированию мы привели в органы соцзащиты за помощью много людей».
Я спрашиваю, почему соцзащита заинтересована в новых клиентах, ведь это и дополнительная нагрузка. Фолькер отвечает, что в Германии сейчас пытаются «включить» в систему помощи всех, кто раньше был из нее исключен:
«Понимаете, для тех, кто умеет попросить помощь, система уже выстроена. Но очень много людей живет в пограничном состоянии, у многих есть психические проблемы, но о них никто не знает, и эти люди не просят помощи, им сложно идти в соцзащиту, сложно подавать бумаги.
Центры встреч — это такие места, которые мягко помогают людям выйти из изоляции, из кризиса. Сейчас власти думают, как помочь людям, ведущим асоциальный образ жизни. Часто они находятся в шаге от бездомности. Власти понимают, что помочь этому человеку, когда он станет бездомным, будет труднее и дороже, чем подхватить его сейчас. Поэтому придумываются формы помощи, позволяющие подхватить как можно больше людей из незащищенных категорий. И органы соцзащиты разделяют наши ценности, мы единомышленники».
Для получателя услуг в органах соцзащиты составляется индивидуальный план интеграции. Специалист «Социальной конторы» обсуждает этот план с клиентом, с соцзащитой. «Да, иногда бывает, что наша оценка потребностей клиента не совпадает с мнением соцзащиты, мы это обязательно отмечаем в отчете»,— продолжает Фолькер. В целом соцзащите, по его мнению, не выгодно занижать объем услуг: «У них с нами одна задача — не допустить попадания клиента в стационар. Стационар — это дорого, он не способствует нормализации жизни человека, а, напротив, выключает человека из этой жизни, а Конвенция (Конвенция ООН о правах инвалидов.— “Ъ”) требует, чтобы люди с инвалидностью нормально жили в обществе».
В индивидуальный план интеграции может входить любая помощь в соответствии с потребностями человека — например, наем социального жилья, сопровождение на дому, групповая психотерапия или культурные мероприятия в Центрах встреч, помощь в трудоустройстве.
19 некоммерческих организаций в Гамбурге оказывают услуги по сопровождаемому проживанию людей с психической или интеллектуальной инвалидностью, их услугами пользуется более 1600 человек. 64 некоммерческие организации предоставляют услуги людям, живущим у себя дома, получателей таких услуг — 4800 человек.
По закону каждая организация, предлагающая амбулаторные социальные психиатрические услуги, должна открыть Центр встреч. «Такие центры необходимы, это часть общинного сервиса, люди не должны оставаться одинокими»,— говорит руководитель программы Центров встреч в «Социальной конторе» Сабина Дерр. По ее словам, работа Центров встреч регулируется законом о социальной поддержке, в котором есть пункт «помощь в интеграции для людей с психическими и другими нарушениями в обществе».
Во время локдауна такие центры в Гамбурге не остановили работу, это лишний раз подтверждает их важность для сохранения психического здоровья граждан.
Сотрудники «Социальной конторы». Фолькер Каролл (слева в верхнем ряду), Сабина Дерр (третья слева в верхнем ряду). Корреспондент Ольга Алленова (четвертая слева в верхнем ряду)
Фото: sozialkontor.de
Сотрудники «Социальной конторы». Фолькер Каролл (слева в верхнем ряду), Сабина Дерр (третья слева в верхнем ряду). Корреспондент Ольга Алленова (четвертая слева в верхнем ряду)
Фото: sozialkontor.de
У «Социальной конторы» в сопровождении более 370 человек, организация оказывает им помощь на дому, а также в 8 центрах встреч. В конце года НКО отчитывается о своих расходах, получает возмещение из бюджета Гамбурга и на эти деньги работает весь следующий год.
Важно отметить, что «Социальная контора» сама не оказывает психиатрические услуги — к психиатру клиент может пойти в поликлинику, после выписки из больницы он может посещать дневной психиатрический стационар, но куратор в «Социальной конторе» всегда точно знает, какие виды медицинской и социальной помощи получает его подопечный.
Такой подход к лечению психических болезней в Германии выработался в ходе реформ в сфере психиатрии — здесь считают, что в основе большинства подобных заболеваний лежат социальные проблемы. Последняя реформа в этой сфере прошла в 2014 году, она упразднила деление получающих помощь граждан на пять категорий нуждаемости.
«Одинаковых людей нет, каждому требуется разный объем помощи, и подогнать всех под пять категорий очень трудно,— рассуждает руководитель "Социальной конторы" Фолькер Кароль.— К тому же прежняя система не очень вписывалась в Конвенцию о правах инвалидов. Поэтому власти пошли в сторону индивидуализации социальной помощи».
«В новой системе помощи людям с психическими заболеваниями особенно важным становится понятие "социальное пространство",— говорит руководитель Центров встреч "Социальной конторы" Сабина Дерр.— Соседи, коллеги, специалисты, друзья — все это люди, которые помогают человеку справиться с болезнью. Терапевтическое влияние этой среды огромно. Центры встреч создают такую среду для человека, который одинок, болен, по разным причинам социально изолирован. И в результате он получает общение, поддержку, учится взаимодействовать с людьми, справляться со своим негативным поведением или настроением. Последствия его психического заболевания уменьшаются. Именно для этого и нужна амбулаторная социальная психиатрия».
«Связь между отсутствием работы и душевным состоянием очевидна, и ответственность государства тоже»
Кроме Центров встреч в Германии в 2018 году появились негосударственные Центры дополнительного консультирования по участию в жизни общества. Эта программа Министерства труда и социальной защиты Германии создавалась на пять лет и предполагала, что по всей стране специалисты Центров дополнительного консультирования смогут помочь тем, кто по разным причинам не виден властям и не обращается за врачебной или социальной помощью. Исполнителями ее стали некоммерческие организации. Одна из них — Гамбургское общество социальной психиатрии.
Хельге Тюйлан — консультант центра, работу которого курирует Гамбургское общество социальной психиатрии. Крепко сложенный мужчина в черной толстовке, черных джинсах и ботинках-казаках, с татуировкой на шее,— раньше он работал медбратом в психиатрической больнице, но уволился оттуда «по этическим соображениям». Хельге стажировался в Италии, где проникся идеями врача Франко Базальи, реформировавшего итальянскую психиатрию. Базалья считал, что гуманное отношение к людям с психическими болезнями и отказ от их изоляции способствуют их выздоровлению.
«Люди с психическими заболеваниями страдают от невидимых барьеров в обществе, и, чтобы они могли себя проявить и участвовать в жизни общества, им нужны мы,— объясняет Хельге.— Мы, как лоцманы, проводим их через систему.
Часто к нам направляют людей, которые уже давно живут с психическими заболеваниями и сильно изолированы». Консультант приводит пример: человек с алкогольной зависимостью в Германии может получить от государства бесплатные реабилитационные услуги, если подпишет обязательство о полном отказе от алкоголя. «Но многие из этих людей уже разрушены зависимостью,— говорит Хельге,— они не хотят подписывать такой документ, потому что идентифицируют себя со своей зависимостью. Значит, они не получат услуги, сопьются, умрут. Здесь, в центре, мы имеем возможность консультировать их, рассказать о нашем собственном опыте, о том, какие есть центры для лечения зависимости, как там все устроено. Это позволяет снизить страх, напряженность».
Особенность Центров дополнительного консультирования в том, что все консультанты или сами имеют в анамнезе психиатрическое заболевание или зависимость, или такой опыт есть у их близких. «Мы называемся равными консультантами,— поясняет Хельге.— Когда человек видит, что консультант пережил ту же беду, ту же болезнь, он ему больше доверяет и сам начинает верить в свое выздоровление. Поэтому, когда Министерство труда и социальной защиты запускало эту программу, "равное консультирование" было принципиальным условием».
По словам Хельге, в 2019 году его центр провел 800 консультаций. «Мы консультировали и людей с психическими заболеваниями, и их родных,— говорит он,— при этом кто-то приходил несколько раз. Мы, в отличие от других НКО, работающих с государством по программе возмещения оказанных услуг, не зависим от количества клиентов. Министерство выделило под эту программу целевое финансирование. Наша задача — помочь людям разобраться, где и какие услуги они могут получить, повысить их информированность, грамотность. Сами мы услуги не оказываем, а только информируем. В Германии система помощи очень большая, сложная, в ней трудно разобраться без определенной подготовки».
Всего в Гамбурге семь НКО имеют Центры дополнительного консультирования — по словам Хельге, важно, чтобы людям не нужно было далеко добираться.
«Если кто-то не может выйти из дома и просит нас прийти, мы идем к нему домой»,— рассказывает бывший медбрат.
Все консультации в центре бесплатные, финансирование выделено правительством сразу на пять лет, поэтому отчетности практически нет. Но необходимо вести статистический учет: люди какого возраста и социального статуса обращаются за консультацией, с какой целью, и какие консультации для них проведены.
— Мы консультируем по всем вопросам, касающимся участия человека в жизни общества,— говорит Хельге.— Это вопросы трудоустройства, сопровождаемого проживания, досуга, образования, лечения, реабилитации, пособий.
Я спрашиваю его, почему в последнее десятилетие государство усилило заботу о людях с психическими заболеваниями. Он отвечает, что до таких людей помощь всегда доходит в последнюю очередь, и сейчас эта очередь наступила. По его словам, государство понимает, что психическое здоровье — одна из основ экономики. «Я сам из Бремена,— продолжает консультант,— 12 лет назад там обанкротились все верфи. Многие рабочие оказались в депрессии, которая усиливалась. Связь между отсутствием работы и душевным состоянием очевидна — и ответственность государства тоже очевидна».
Я задаю Хельге тот же вопрос, что и Фолькеру в «Социальной конторе»: как при проведении анонимных консультаций можно убедить государство, что НКО реально работает?
— А зачем его убеждать, оно и так знает, что мы работаем,— отвечает консультант.
— А если, допустим, организация вписывает «липовые» консультации, а сама не работает? — уточняю я.— Как государство может защититься от недобросовестных НКО?
— А зачем организации так делать? — не понимает Хельге.
— Чтобы показать, что она работает, и чтобы ее не закрыли.
— Такой вопрос я еще бы мог ожидать от жителя Сицилии, но не России,— усмехается Хельге, вероятно, имея в виду распространенные шутки о сицилийской мафии и коррупции.— Моя работа здесь всего на пять лет, она обязательно закончится. У каждого из нас есть профессия, я буду работать дальше в другой организации. Зачем нам что-то приписывать? Зачем нам неприятности с законом? Это такая сфера, что если не доверять друг другу, то ничего не получится.
«Государство оплатит ей номер в гостинице на срок, необходимый для решения ее проблем»
«Во многих европейских странах НКО — это равноправные партнеры наравне с государственными,— говорит Марина Нестерова, генеральный директор благотворительной организации "Ключ", проводящей стажировки для российских НКО у зарубежных коллег.— Обычно такие НКО лицензируются под те услуги, которые оказывают.
Часто НКО бывает единственной организацией, которая предоставляет определенный вид услуг, государственные организации этим не занимаются. Например, организации, помогающие жертвам домашнего насилия, во многих странах — некоммерческие, но их работа поддерживается государственным бюджетом».
Шотландская благотворительная организация «Помощь женщинам» (Edinburgh Women`s Aid) уже 45 лет помогает женщинам, пострадавшим от домашнего насилия. У организации кризисный центр в Эдинбурге на 29 мест, он оснащен «тревожными кнопками» и охраняется полицией, а оказываемые тут женщинам услуги оплачиваются государством. Руководитель организации Линда Роджерс говорит, что в среднем два раза в неделю в Соединенном Королевстве мужчина убивает жену или партнершу.
Управляющая организации «Помощь женщинам» Линда Роджерс (справа) и председатель организации Эбби Харли
Фото: twitter.com/scotwomensaid
Управляющая организации «Помощь женщинам» Линда Роджерс (справа) и председатель организации Эбби Харли
Фото: twitter.com/scotwomensaid
В «Помощь женщинам» каждый год обращается в среднем около 2 тыс. человек. Не все обращения связаны с физическим насилием, но в Шотландии насилием считаются не только побои или изнасилование. На сайте шотландской полиции сообщается, что насилие — это любая форма физического, словесного, сексуального, психологического или финансового насилия, которое происходит в отношениях между партнерами, состоящими в официальном браке или просто живущими вместе, а также между бывшими партнерами. При этом домашним насилием считается насилие, не только совершенное дома, но и в любом другом месте, а также в интернете.
В 2017 году в полицию Эдинбурга поступило 5,5 тыс. звонков с жалобами на домашнее насилие. «Мы знаем много случаев контроля путем запугивания партнера, а также коерсивного контроля в виде навязывания стереотипов женского поведения,— поясняет Линда.— Физическое насилие проявляется тогда, когда уже испробованы другие виды насилия по отношению к жертве».
По ее словам, раньше в Шотландии полиция могла привлечь абьюзера только за физическое насилие, это мешало женщинам заявлять о других формах насилия со стороны партнеров, что приводило к росту случаев физического насилия в стране
В 2018 году был принят, а в 2019-м вступил в силу новый закон о домашнем насилии, который позволяет привлекать к уголовной ответственности не только за физическое или сексуальное насилие, но и за психологическое или эмоциональное (угрозы, критика, оскорбления, принудительный контроль,угроза детям, изоляция жертвы от друзей и семьи; обвинение в неверности; угроза «раскрыть» сексуальную ориентацию жертвы семье, друзьям или коллегам по работе; распространение личных фотографий или угроза это сделать). Жертве насилия выдается охранный ордер, по которому насильник не может приближаться к ней ближе, чем на определенное расстояние. Правда, в случаях, когда насилие имело нетяжелую форму, а в семье есть дети, судьи такие ордера не выписывают, говорит Роджерс, чтобы не лишать отцов возможности общаться с детьми. Однако отцы в такой ситуации обязаны посещать психологов, а семьи находятся под наблюдением социальных служб. Максимальное уголовное наказание за домашнее насилие в Шотландии — 14 лет лишения свободы.
Представители шотландская благотворительная организация «Помощь женщинам» на мероприятии
Фото: facebook.com/edinwomensaid
Представители шотландская благотворительная организация «Помощь женщинам» на мероприятии
Фото: facebook.com/edinwomensaid
По данным шотландской полиции, в 2019 году в стране было зарегистрировано около 1700 правонарушений, связанных с домашним насилием. Линда Роджерс говорит, что масштаб беды больше, чем об этом говорит статистика. Многие женщины по-прежнему не сообщают о насилии, потому что оно кажется им «неочевидным» или потому что находятся в зависимости от своих партнеров. Одна из причин, мешающих женщинам обратиться за помощью, кроется в жилищном вопросе.
«В случае насилия со стороны мужчины его заставят покинуть дом, но не более чем на 24 часа,— поясняет Линда.— Если дом у него в собственности, его не могут лишить собственности, а если дом куплен в кредит, то опять же скорее всего мужчина останется там жить, поскольку у него есть работа и возможность выплачивать кредит.
Даже если оба партнера живут в квартире социального найма, выгнать мужчину на улицу по закону нельзя. Жилье для насильников не предоставляется. Поэтому уйти должна женщина — часто с детьми». При этом Линда отмечает, что, если женщина приняла решение уйти, государство обеспечит ее социальным жильем, а первое время она может жить в одном из кризисных центров, которые содержат благотворительные организации, или в отеле.
НКО напрямую включены в систему помощи жертвам домашнего насилия. «Если женщина рассказывает своему врачу о насилии в семье, врач может сообщить об этом социальному работнику, а тот связывается с нами,— говорит Линда.— Если ситуация острая, мы предоставляем место в кризисном центре, а если мест в нашем центре нет, то государство оплатит ей номер в гостинице на срок, необходимый для решения ее проблем».
На вопрос, почему государство само не строит кризисные центры, Линда отвечает: «Государство обязано предоставить крышу над головой каждому человеку в стране и обеспечить ему безопасность, и оно знает все НКО, которые помогут решить этот вопрос. Государству удобнее дать деньги этим НКО, много лет специализирующимся на решении таких проблем, чем создавать собственные государственные центры, нанимать и обучать сотрудников. На мой взгляд, это самая эффективная схема взаимодействия государства и НКО».
«В воспитании ребенка должна участвовать вся деревня»
Образовательный и воспитательный центр Kibble в Шотландии
Фото: Kibble
Образовательный и воспитательный центр Kibble в Шотландии
Фото: Kibble
Первый свой проект некоммерческая организация Kibble в шотландском городе Глазго создала около 150 лет назад. Единственная наследница текстильных фабрикантов Элизабет Киббл оставила завещание, в котором передала все свои деньги на создание приюта для мальчиков, совершивших правонарушения. По ее замыслу в этом приюте детей должны были учить, воспитывать, социализировать и трудоустраивать. Спустя полтора века образовательный и воспитательный центр Kibble — одна из самых крупных некоммерческих организаций в Шотландии, помогающих мальчикам и девочкам от 5 до 26 лет.
«Закон у нас таков, что если ребенок попал в систему опеки (лишился возможности жить в своей кровной семье.— “Ъ”), то помощь ему будет оказываться до 26 лет,— рассказывает Эйлин Каммингс, гендиректор Kibble (на момент публикации Эйлин вышла на пенсию и в Kibble уже не работает).
— До 2014 года государство помогало таким детям до 16 лет, но 2014-й здесь считают переломным, "развернувшим государство в сторону детей"».
«Это очень важный закон,— объясняет Эйлин,— 16 лет — это не тот возраст, чтобы отпускать ребенка, имеющего серьезные проблемы, во взрослую жизнь. Практика показывает, что потом государству приходится тратить деньги на содержание их в тюрьме, на лечение от алкогольной и наркозависимости, лечение у психиатров, пособие по безработице. Лучше продлить заботу о таких детях до 26 лет — это гуманно по отношению к детям, хорошо для общества, экономнее для государства».
Мы находимся в районе Пейсли, здесь у Kibble целый мини-город, состоящий из подростковых кампусов, школы, центра тренировочного самостоятельного проживания, центра профессиональной подготовки, кафе, в котором работают молодые люди, а также центр безопасности, или «сейф», как его здесь называют,— комплекс одноэтажных зданий для подростков, представляющих опасность для себя или для других.
В Kibble привозят детей со всей Шотландии — по решению суда или по направлению комиссии по безопасности детей (районная комиссия, в которую входят соцработник, шериф, глава района, школьный педагог, иногда медсестра и другие представители района). «Просто так дети сюда не попадают,— говорит Эйлин, — обычно их отправляют сюда, потому что дома к ним проявляют насилие, или дети склонны к суициду, или у них агрессивное, опасное для окружающих поведение.
Бывает и так, что ребенок совершил какое-то преступление, и суд направил его сюда (в Шотландии уголовная ответственность наступает с 12 лет, но при этом суды часто не назначают подросткам наказание, оставляя шерифам право принять меры для помощи такому ребенку.— “Ъ”). Вы не узнаете, кто тут находится за преступление, а кто — за попытку суицида или опасное поведение. Личную историю ребенка знает только прикрепленный к нему куратор, и он не может говорить о ней с другими сотрудниками». На вопрос, не боятся ли сотрудники работать в организации, где находятся дети с неизвестным им прошлым, Эйлин отвечает:
«Это всего лишь дети. Если ребенок совершил что-то плохое, для этого была причина, и мы должны помочь решить его проблемы, чтобы больше он так не поступал. Такого мнения в Шотландии придерживаются все педагоги и соцработники.
Что бы он ни совершил, как бы себя ни вел, наша задача — показать ему, что мы от него не отвернемся».
Если ребенка в Kibble направила районная комиссия по детской безопасности, то он проведет здесь минимум полгода. Срок может увеличиваться. Воспитатели, педагоги, психологи оценивают состояние ребенка, потом отдел психологической помощи Kibble дает рекомендации. Но именно районная комиссия, направившая сюда ребенка, принимает решение, продлить ли его срок пребывания в Kibble или вернуть домой. Эта же комиссия регулярно направляет своих представителей в Kibble, чтобы они видели, в каком состоянии находится ребенок. Эйлин говорит, что такая схема вписывается в старинную народную поговорку: «Чтобы воспитать ребенка, в его воспитании должна участвовать вся деревня».
Если же ребенок находится здесь по судебному решению, то первоначальный срок, определенный судом, также может быть продлен, но только при рассмотрении дела в суде.
У небольшого здания стоят несколько воспитателей — они ждут подростков из школы. Самостоятельно перемещаться по кампусу могут только дети, имеющие на это разрешение в своей индивидуальной программе. Лечение и врачебное наблюдение осуществляются в медицинском центре, расположенном на территории Kibble,— здесь есть врач, стоматолог и медсестра. В случаях, когда требуется госпитализация, ребенка по направлению врача отвезут в больницу. Исполнительный директор Kibble Джим Кроуфорд говорит, что в других центрах помощи детям в трудной жизненной ситуации разрешено получать услуги в районной поликлинике, но этот центр особенный, здесь строгие порядки.
«Дети здесь очень сложные, все имеют большие проблемы с поведением,—объясняет Джим.— Мы строим одноэтажные здания, потому что иногда дети убегают на крышу, и мы должны знать, что они ничего себе не повредят, если прыгнут вниз».
Если подросток убежал, в организации включается один из двух уровней тревоги. Красная — когда никто не знает, куда он убежал. Зеленая — когда известно, что он сбежал домой.
Родителям разрешают посещать здесь детей, если у них есть разрешение от суда или от районной комиссии по детской безопасности.
В кампусе у каждого ребенка — своя комната, вместе дети находятся только в школе. В школьном классе — пять-шесть детей. У каждого ребенка есть куратор, который видит его ежедневно и задача которого — помогать ребенку предотвращать или разрешать любые конфликтные ситуации.
Этот центр в Глазго рассчитан на 75 детей от 12 до 19 лет. У Kibble есть и другие кампусы — в 20 километрах отсюда, в сельских домах живут дети от 5 до 12 лет, есть и кампус для молодых людей старше 19 лет.
Занятия музыкой в центре Kibble
Фото: Kibble
Занятия музыкой в центре Kibble
Фото: Kibble
Особо строгий режим — в «сейфе». Это три корпуса, соединенные между собой переходами, в которых живут 18 подростков. Здесь же они и учатся — в отличие от остальных детей, живущих в воспитательном центре, жители «сейфа» за территорию своих корпусов не выходят. Гуляют — во внутреннем дворе. В каждом корпусе — шесть одноместных комнат. Мне показали одну из комнат: на стенах мягкое покрытие, телевизор спрятан за толстым защитным экраном, в комнате есть кровать, но нет шкафа — и ни одного острого угла, вся имеющаяся тут мебель спроектирована так, чтобы об нее нельзя было пораниться. На полу валяются вещи девочки-подростка. На стенах висят фотографии родных, стены исписаны фразами, в которых говорится о чувствах и переживаниях.
«Здесь живет девочка, которая значительную часть своей жизни провела в тяжелой депрессии,— рассказывает директор "сейфа" Синклер Сьютер.— Она может навредить себе. У нее безопасная кровать, двери закрываются электронным ключом, окна тоже». У каждого ребенка в «сейфе» — комната, оборудованная в соответствии с его потребностями. Утром они идут в школу, в классах по четыре человека. Там они находятся до 16 часов. Потом посещают бассейн, играют в футбол, делают уроки, в библиотеке есть интернет,— но есть дети, которые могут им пользоваться только в присутствии взрослых.
Это, по сути, тюрьма с очень хорошими бытовыми условиями. Синклер говорит, что здесь жили дети, которых длительное время насиловали в семьях, и они неоднократно пытались убить себя или других.
Дети, нуждами которых в семьях пренебрегали, и это привело к депрессии; дети из семей с алкогольной или наркотической зависимостью, тоже страдающие такой зависимостью; а также дети, совершившие преступление. «Если 14-летний подросток совершил убийство, он по приговору суда получит большой срок,— объясняет директор.— Часть этого срока он проведет здесь, в "сейфе". А после наступления совершеннолетия его переведут в тюрьму для осужденных старше 18 лет».
Мы покидаем «сейф» и на микроавтобусе едем в другую часть Kibble — центр, где выпускников учат жить самостоятельно и где они получают профессию. Здесь молодые люди живут гораздо свободнее — самостоятельно ходят на учебу, на работу, за продуктами.
В кафе «Опыт» работают молодые люди из центра — готовят, обслуживают посетителей, убирают и моют посуду. За столами в кафе сидят сотрудники центра. Работающие здесь люди получают зарплату и уже скоро смогут выйти на свободный рынок труда.
Руководитель НКО «Осознанное родительство» Инна Клаос — о реформе института приемных семей в Эстонии
Пребывание одного подростка или молодого человека в Kibble стоит £5,2 тыс. (около 539 тыс. руб.) в неделю. Правительство полностью оплачивает услуги организации.
Государственные структуры регулярно проверяют Kibble — по словам Джима Кроуфорда, оценивают такие организации по шестибалльной шкале, и у Kibble всегда оценка пять или шесть (на сайте организации выложены отчеты о проверках, где, действительно, нет оценок ниже пятерки). «Если нам поставят четыре, со стороны государства к нам уже возникнут вопросы»,— говорит Джим.
По его словам, главная задача Kibble — научить детей безопасно жить в обществе. «Цель правительства Шотландии — сделать так, чтобы через одно-два поколения такие центры, как наш, были уже не нужны,— говорит Джим.— К тому времени, мы надеемся, механизмы предупреждения детского неблагополучия будут развиты так сильно, что наша работа больше не понадобится».
«Государству проще платить профессионалам за эти услуги, чем самому строить и содержать»
Посетительница дома самопомощи с родственниками
Фото: Mateusz Wlodarczyk / NurPhoto / NurPhoto via AFP
Посетительница дома самопомощи с родственниками
Фото: Mateusz Wlodarczyk / NurPhoto / NurPhoto via AFP
В постсоциалистической Польше реформы в сфере помощи людям с ментальными и психическими особенностями начались позже, чем в странах демократического Запада. Последние десять лет тут идет реформа психиатрии, и на рынке услуг, связанных с социальной психиатрией, появляется все больше некоммерческих организаций.
По примеру соседней Германии здесь работают центры, в которых люди могут общаться друг с другом или с психологом, приглашать соседей и друзей. Такие центры называют в Польше домами самопомощи. У организации «Открытые двери» — десять домов самопомощи в Варшаве. Это самая крупная НКО в стране, помогающая людям с особенностями развития. Ежегодно «Открытые двери» участвуют в муниципальном конкурсе, выигрывают гранты на работу домов самопомощи. На новые проекты они получают гранты от Евросоюза.
В 2019 году ЕС выделил грант на развитие проектов сопровождаемого проживания для людей с особенностями развития в Варшаве. Квартиры под проект дали муниципальные власти, они же платят за коммунальные услуги. Евросоюз оплачивает труд специалистов в квартирах сопровождаемого проживания. Когда эта работа будет налажена, финансировать весь проект будет муниципалитет. Руководитель «Открытых дверей» Наталья Завада называет взаимоотношения властей и НКО партнерством и говорит, что власти сами заинтересованы в нормализации жизни людей с инвалидностью, ведь это одно из требований Конвенции ООН о правах инвалидов.
Еще одну НКО в Варшаве — «Дом у фонтана» — много лет назад создали люди с психическими заболеваниями. «Дом у фонтана» помогает им находить работу на свободном рынке, защищает их права, проводит для них полезные мероприятия. Бюджет этой НКО чуть более $100 тыс. в год. Половину дает муниципалитет в виде гранта, 25% — Министерство труда Польши и еще 25% — Евросоюз. Руководитель «Дома у фонтана» Катажина Богушевская объясняет, что любая НКО может участвовать в муниципальных и государственных конкурсах — для этого достаточно получить статус организации, оказывающей общественно полезные услуги. Процедура получения статуса, по ее словам, простая. НКО, обладающая таким статусом, имеет право получать от граждан налоговые отчисления в размере 1%.
Правда, по словам Катажины, статус потерять так же легко, как и получить. На вопрос, в чем причина доверия государства некоммерческим организациям, она отвечает: «Все понимают, что НКО не заинтересована работать плохо, ведь на кону ее репутация и существование».
В Израиле государство практически не строит дома престарелых, центры дневного пребывания для людей с ментальными нарушениями и другие социальные объекты — все это делает бизнес или социально ориентированные НКО. Например, некоммерческая организация «Наркисим» построила в городе Рамат-Ган Центр дневного пребывания для пожилых людей, имеющих ментальные нарушения,— при этом НКО не потратила ни копейки своих денег. Строительство было профинансировано государством.
Супервизор по сестринскому уходу в отделе гериатрии Министерства здравоохранения по Южному округу Государства Израиль Клаудия Консон объясняет: «Поскольку продолжительность жизни растет, а в городе Рамат-Ган не хватало мест в центрах дневного пребывания, особенно для людей с ментальными нарушениями, власти этим обеспокоились. Министерство социальной опеки выделило землю под строительство такого центра, а НКО «Наркисим» его построила, потому что в этой организации работают профессионалы, которые знают, как и какие центры надо строить, чтобы людям там было удобно».
Центр «Наркисим» обслуживает 250 граждан, которые живут дома и несколько раз в неделю приезжают в дневной центр. Пожилые люди в Израиле, нуждающиеся в уходе, могут выбрать в качестве госуслуги сиделку или дневной центр. Для тех, кто выбрал дневной центр, услуги в нем бесплатны — их оплачивает государство. Годовой бюджет некоммерческой организации «Наркисим» — 30 млн шекелей (примерно 690 млн руб.) в год, по всей стране у нее 600 сотрудников, при этом владеет она только знаниями — здания и оборудование ей не принадлежат. Эта организация много лет сотрудничает с государством как поставщик социальных услуг. Государство покупает у нее услуги и регулярно проверяет качество их выполнения.
Пожилые израильтяне в частном доме престарелых
Фото: Oded Balilty / AP
Пожилые израильтяне в частном доме престарелых
Фото: Oded Balilty / AP
Социальные и медицинские услуги в Израиле — как надомные, так и стационарные — часто оказывают коммерческие фирмы или НКО. По словам Клаудии, такая схема взаимодействия удобна и государству, и третьему сектору: «Государству проще платить профессионалам за эти услуги и контролировать качество, чем самому строить и содержать пансионаты для престарелых. В этом просто нет смысла — ведь есть профессиональные организации, которые давно этим занимаются, это их работа. Лояльное отношение государства к третьему сектору повышает конкуренцию между поставщиками услуг, а значит, качество услуг повышается, и выигрывают от этого граждане».
Редакция выражает благодарность благотворительной организации «Перспективы», благотворительному фонду «Ключ» и Благотворительному фонду Елены и Геннадия Тимченко за информационную помощь в подготовке материала.