производственный конфликт
Вчера в Басманном суде Москвы состоялся процесс по иску балерины Волочковой к гендиректору Большого театра Анатолию Иксанову и газете "Аргументы и факты". Балерина требовала взыскать с господина Иксанова 30 млн руб. в качестве компенсации морального ущерба, а газету — опровергнуть сведения, содержащиеся в опубликованном комментарии гендиректора. Суд постановил в иске отказать. Сидевшая в зале суда ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА давно не получала такого удовольствия от выступлений госпожи Волочковой.
В сентябре 2003 года газета "АиФ" опубликовала комментарий гендиректора Большого театра Анатолия Иксанова по поводу производственного конфликта театра с балериной Волочковой. 11 февраля 2004 года Анастасия Волочкова подала в Басманный суд Москвы иск о защите чести, достоинства и деловой репутации, в котором требовала взыскать с господина Иксанова 30 млн руб. в качестве компенсации морального ущерба, а газету — опровергнуть сведения, содержащиеся в опубликованном комментарии. Вчера под председательством судьи Вознесенского состоялся процесс по этому делу.
Начало слушаний было задержано: ждали главное действующее лицо. Явление госпожи Волочковой было, как обычно, эффектным: в черных брюках, неизменных "джазовках", бежевом пончо и широкополой шляпе балерина прошествовала в скромный зал суда и не без труда разместила свои длинные ноги за обычным канцелярским столом рядом со своим адвокатом господином Зубовским. Стол адвокатов ответчиков помещался напротив. Публика оказалась малочисленной (полдюжины журналистов), но благодарной. Ни в одном театре зрители так внимательно не прислушивались к каждому слову актеров. В постоянно распахивающуюся дверь рвались фотографы: им запретили снимать в зале суда, и они использовали каждую рабочую секунду, благо скорбное лицо госпожи Волочковой помещалось прямо напротив двери. "Я думал, у нас только по Ходорковскому такой аншлаг",— заметил судья.
Словами, порочащими честь и достоинство госпожи Волочковой и тянущими на 30 млн, истцы считали следующие фразы господина Иксанова: "Получив летом производственную травму на одном из выступлений с Анастасией, Иванченко написал заявление с просьбой не продлевать с ним контракт" и "Заставить солистов Большого театра насильно работать с Волочковой, как она того от меня требует, я не могу. И не считаю необходимым подвергать риску здоровье наших танцовщиков, учитывая ту форму, в которой находится сейчас Волочкова".
Госпожа Волочкова со слезой в голосе пояснила, что господин Иванченко, танцуя с ней, травм не получал и, стало быть, господин Иксанов лжет. Зато после публикации в "Аиф" корреспонденты New York Times подвергли ее унизительной процедуре обмера роста и веса, чем вызвали "невыносимые моральные страдания". Судья Вознесенский поинтересовался, какие сведения истцы имеют в виду: которые "порочат" или которые "наносят моральный ущерб"? Тут адвокат госпожи Волочковой заявил, что эти слова — синонимы. Это филологическое заключение дорого обошлось его клиентке. По законодательству "порочить" — это значит "распространять ложные сведения о моральном облике человека, нарушении им правил человеческого общежития или гражданского законодательства". И адвокаты ответчиков бодро принялись выяснять, в каких словах гендиректора Большого театра содержатся эти самые сведения. Госпожа Волочкова, дивясь человеческому непониманию, взялась прояснить дело: "Я не отношусь к тем людям, которые живут в общежитии, я в общежитии ничего не понимаю. Но я испытывала и испытываю глубочайший ущерб... А если вы касаетесь статьи, то это тягчайшее оскорбление меня, что Иванченко из-за меня получил травму". Судья поинтересовался: "Вы считаете, что во фразе Иксанова утверждается, что из-за вас?". "А сам Иванченко не мог споткнуться?" — ввернул адвокат ответчика. "Не мог",— отрезала балерина.
Вопрос о нравственных нормах также оказался запутанным. Истцы никак не могли указать конкретные слова иксановского комментария, которые обвиняют госпожу Волочкову в нарушении моральных норм. Судья участливо разжевывал адвокату Зубовскому:
— Если написано "Рабинович ест свинину" — это не нарушение моральных норм, а вот если "Раввин Рабинович ест свинину" — то нарушение.
Адвокат стоял на своем:
— Травму Иванченко не получал.
Следующим неосмотрительным поступком истцов оказалось приобщение к делу видеокассеты с кремлевским концертом госпожи Волочковой, а также контракта с краснодарским ТОО "Премьера", в просторечии именуемым театром Григоровича (по контракту балерина там получает ежемесячно $1 тыс. в качестве зарплаты и столько же за каждый станцованный спектакль). Адвокаты ответчиков демонстративно порадовались за балерину — улики доказывали, что никакого ущемления деловой и даже "статусной" репутации госпожи Волочковой публикация не нанесла.
Неудачными аргументами оказались и негативные статьи в иностранной прессе. Истцам не удалось доказать, что Guardian списывала с российских газет. Они лишь заронили сомнение, не являются ли подсудные сведения международно признанным фактом.
Последним шансом поправить игру стал итоговый монолог адвоката госпожи Волочковой. Господин Зубовский начал почти по-тютчевски: "Никакой цифрой и никаким прибором не охватить и не измерить страдания человека". Но взятую высокую ноту ему не удалось удержать: клиентка невольно втянула его в фарсовую перепалку, а адвокаты ответчиков ей в этом подыграли.
— А у меня есть заявление Иванченко, в котором он просит принять его обратно в театр! — заявила истица Волочкова.
— А у меня есть другое, в котором он отзывает это свое заявление! — парировал, как в пинг-понге, адвокат Иксанова.
Таких блестящих моментов в процессе процесса было немало. Но подлинной жемчужиной суда с художественной точки зрения был следующий эпизод: адвокат госпожи Волочковой, возможно оговорившись, назвал свою клиентку "пациенткой".
— Действительно, как в дурдоме,— пожала плечами балерина.
Исчерпав все аргументы, господин Зубовский, сверля глазами противников, упорно отрицавших, что госпожу Волочкову в чем-либо ущемили, бросил им в лицо:
— Некоторым здесь ущемлять вообще нечего!
Госпожа Волочкова сделала вид, что к ней это не относится.
В удовлетворении иска суд отказал.