Горе от шума

Вышла «Книга тишины» Сергея Румянцева, посвященное звуковой палитре города уникальное исследование конца 1990-х, не потерявшее своей актуальности и сегодня. В неожиданный пейзаж мегаполиса вслушивался Алексей Мокроусов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Возможен ли портрет, составленный из тишины и шума, гудков и звонов? Да, если это портрет города, пусть в нем сегодня и отсутствует важнейшая составляющая — тишина. Как с трудом представим неболтливый комментатор-политтехнолог, так редки в мегаполисе места, свободные от гама и скрежета, лязга или выбранной кем-то другим музыки.

Музыковед и историк культуры Сергей Румянцев предложил необычный ракурс для взгляда на город, ракурс, требующий не столько внимательного глаза, сколько чуткого уха. Он совместил свои звуковые мемуары, посвященные тому, как звучала Москва его детства и молодости, с описанием звуковых ландшафтов обеих столиц конца XIX — первой трети ХХ века. Рабочим материалом стали мемуары Добужинского, статьи и письма Флоренского и Дурылина, а также крупномасштабные эксперименты Арсения Авраамова (1886–1944).

Композитор-имажинист и теоретик музыки, Авраамов организовывал звуковые мегаконцерты, когда сценой становился весь город, а состав исполнителей поражает и в нашем столетии. В роли оркестрантов в его «Симфонии гудков» (композитор называл ее еще и «Гудковой симфонией»), исполненной в 1922-м в Баку и год спустя в Москве, выступали паровозы: их гудки смешивались с канонадой орудий и стрельбой из красноармейских винтовок, свистом пара и шумом самолетов. Авраамов дирижировал произведением, стоя на крыше четырехэтажного здания. Считать ли симфонию предтечей «конкретной музыки» или оставить по части никем не зафиксированных и не подхваченных экспериментов — вопрос не менее праздный, чем попытка обосновать значимость самой симфонии реакцией ее слушателей. Те мало что поняли, восприняв большей частью звуки скорее как какофонию, а не «Интернационал» или «Марсельезу».

Впервые книга Сергея Румянцева (1951–2000) вышла в 2003 году небольшим тиражом и с тех пор стала библиографической редкостью. Судя по тексту, легкий и контактный человек (автор вспоминает, как на концерте Геннадия Рождественского в консерватории он познакомился с соседом, философом и переводчиком Александром Михайловым, тут же подарившим ему перевод эссе Хайдеггера «О тайне башни со звоном»), Румянцев был не только музыковедом, но и музыкальным писателем, поднимавшимся над неизбежными ограничениями профессии до высот обобщения, мало кому доступных из его коллег. Автор не успел закончить книгу, но и первое ее издание читалось на одном дыхании. Новое издание дополнил Петр Айду, известный пианист, воссоздатель «Персимфанса» и признанный мастер звуковых экспериментов. Он написал к книге предисловие и расширил ее текст фрагментами рукописей Румянцева и антологией художественных и других сочинений о звуках и звучащем. Будь то манифест итальянского футуриста Луиджи Руссоло «Мой дорогой Балилла Прателла», по-своему эротичная история о поющем чайнике в рассказе Сигизмунда Кржижановского «Состязание певцов» или неожиданные для непосвященного подробности о колокольном звоне — в книгу включена часть «Устава церковного звона», иллюстрированная, в частности, рисунками с видами деревянных и металлических бил.

Звон занимает особое место в структуре румянцевского мира, он оказывается на стороне тишины и не может вписаться в оппозицию «шум/музыка», пытающуюся подчинить себе быт и бытие современного человека. Антология включает главу «Сказа о звонаре московском» Анастасии Цветаевой, главный герой которой еще один яркий персонаж «Книги тишины», легендарный звонарь-виртуоз Константин Сараджев (1900–1942), звонивший в течение десятилетия на 33 московских колокольнях. Человек с гиперстезией слуха, он слышал в октаве 1701 звук.

Исчезнувшее звукосозерцание города и нации — одна из крупнейших потерь, понесенных культурой при большевистском режиме. Но Румянцев фиксирует по крайней мере 15 лет после революции, в течение которых продолжала жить колокольная культура,— так, в календаре выходных на 1927 год существовало восемь религиозных праздников, от Страстной субботы и Пасхи до Успения и Рождества. Упоминая о последнем пасхальном звоне 1921 года в Кремле, автор пишет, что забытые сегодня Авраамов и Сараджев «совпали во времени — но не для времени». Собственное наследие Румянцева так удобно расположилось в пространстве культуры, что мало печатавшим его современникам приходится наверстывать упущенное после ухода талантливого человека.

Сергей Румянцев. Книга тишины: Звуковой образ города. М.: Центр книги Рудомино, «Бослен», 2020.