На пост министра образования и науки Андрей Фурсенко был назначен указом президента 9 марта, сменив Владимира Филиппова. Господин Филиппов с одобрения правительства четыре года проводил модернизацию образования, но не успел реализовать и трети задуманных реформ. По какому пути будет развиваться реформа, АНДРЕЯ ФУРСЕНКО расспросила корреспондент Ъ АННА Ъ-КАЧУРОВСКАЯ.
— Вам в наследство досталась одна из самых масштабных государственных реформ, которая разбила отрасль как минимум на два враждующих лагеря. Как вы намерены их мирить?
— Мой любимый герой — это кот Леопольд, я считаю, что ребята должны жить дружно. Когда начались конструктивные обсуждения, даже такой противник единого госэкзамена, как Виктор Антонович (Садовничий.—Ъ), признал, что у ЕГЭ есть свои достоинства.
— Вы считаете, что ваш предшественник Владимир Филиппов плохо наладил контакт с ректорским сообществом?
— Просто, когда ректорам в жесткой форме сообщили о том, что решение уже принято, обвинили в том, что в вузах воруют, никакой другой реакции и не стоило ждать.
— То есть ЕГЭ ректоры критикуют от обиды?
— Никакой конструктивной критики госэкзамена я пока не слышал. Борьбу с ЕГЭ, как я понял, ведут так: выдергивают два-три неудачно сформулированных тестовых вопроса и говорят: даже вы, Андрей Александрович, не можете понять, о чем здесь идет речь, а ребенок тем более не поймет. На днях я прочитал полную версию ЕГЭ, и оказалось, что собственно тесты, требующие вычеркивания неправильного ответа, составляют только треть экзамена. Я не знал нюансов технологий ЕГЭ, поэтому говорил, что я против тестов. Но и те, кто боролся против ЕГЭ, похоже, тоже мало о нем знали.
— ЕГЭ будет жить?
— Эксперимент идет небезуспешно. Ярослав Кузьминов (ректор ВШЭ.—Ъ) утверждает, что у него отчисления студентов-егэшников минимальны. И я верю, что ЕГЭ — это один из способов оценки знаний, причем не худший. Правда, я по-прежнему считаю, что существует опасность натаскивания детей на ЕГЭ, поэтому он не может быть единственным вариантом. Содержание требует совершенствования, но говорить о судьбе эксперимента пока рано.
— Вы уже не раз говорили, что не надо увлекаться технологиями, то есть тем, как учить. Надо думать о том, чему учить. Как эта ваша мысль отразится на реформе образования?
— Есть конкретная задача — поднять экономику в стране. Для этого нужны кадры — люди, которые умеют свободно мыслить. Надо учить детей самореализовываться и быть свободными. Пусть это звучит пафосно, но я считаю, что главная задача реформы образования — научить людей учиться.
— Свободных людей должны учить успешные и увлеченные люди. Где их брать в наших условиях?
— Я согласен, что сегодня учитель — человек униженный. Я честно скажу: не знаю, как решать эту проблему. Примерно понимаю, что можно сделать, но не уверен, что это рецепт.
— Какой?
— Огромное количество выпускников педагогических вузов не идут работать в школы. Может быть, сокращение приема в эти вузы в соответствии с реальными нуждами государства было бы более правильным. Финансовому положению вузов могут помочь и ГИФО (государственные именные финансовые обязательства.—Ъ), хотя думаю, что эффективнее вводить не ГИФО, а систему образовательных кредитов, которые могут погашать государство, бизнес или сам студент.
— Если образовательные кредиты будут введены во всех вузах, мы придем к повсеместному платному образованию?
— Бесплатного образования не бывает, надо сохранить бюджетные места, но определить, на какие специальности их выделять. Зачем государству платить за то, что не нужно ни ему, ни студенту? Первое, что необходимо сделать в этом направлении,— оценить кадровые потребности государства.
— Вы верите в свои силы? Вашим предшественникам не хватило и четырех лет.
— Да, не хватило. И это странно.