премьера видео
Вслед за вышедшей осенью на видео первой частью киноальманаха "На десять минут старше: труба" (Ten Minutes Older: The Trumpet), подоспела и вторая — "Виолончель" (Ten Minutes Older: The Cello). В ней к семи корифеям мирового кинематографа присоединились следующие восемь, чьи соображения по проблеме времени выслушала ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Если в первой, "трубной" части была одна отличная новелла, парочка хороших и четыре проходных, то второй, "виолончельный" том содержит одну удовлетворительную новеллу в начале, шесть беспомощных в середине и одну убийственную в конце — с которой, возможно, и стоит начать просмотр, чтобы сэкономить себе остальные 70 минут. Но если время вас еще не поджимает, можно и расщедриться. Потратить его сначала на анекдот Бернардо Бертолуччи об индийском гастарбайтере, попавшем в Италии во временную "петлю". Дедушка-буддист, игравший под деревом на дудочке, попросил парнишку принести ему водички, а когда тот вернулся через 20 лет, после женитьбы на аборигенке и рождения двоих детей, кротко посетовал: "Я ждал тебя все утро". Потом можно рискнуть связаться с лохотронщиком Майком Фиггисом — он, по обыкновению, оперирует одновременно четырьмя экранами, как наперстками, каждый из которых оказывается пуст ровно в тот момент, как ты обращаешь на него внимание. То есть формально в них видны лица людей, которые разговаривают, бегают по лестницам, печатают на компьютере, играют на рояле и занимаются сексом. Но из-за того, что человеческое восприятие не в состоянии полностью контролировать все четыре окошечка одновременно, возникает фрустрация: ты пялился во все глаза, но так ничего существенного и не увидел. Впрочем, это ощущение ускользнувшей сути напоминает бытовое ощущение неуловимого времени, имеющего обыкновение просачиваться сквозь пальцы: целый день вроде бы чем-то был занят, а так ничего и не сделано.
На фоне фиггисовских изысков совсем простаками выглядят чех Иржи Менцель и венгр Иштван Сабо. Один наглядно показал течение времени на примере старения конкретного человека — актера Рудольфа Хрушинского, чье лицо до неузнаваемости изменили десятки сыгранных им ролей, спрессованных в десятиминутный каталог. На всякий случай в нарезку киноцитат вмонтированы титры, напоминающие, что "десять минут — это всего лишь короткое мгновение, и наша жизнь не намного длиннее". Точно так же, для проформы, Иштван Сабо в начале и конце показывает часы с боем, обрамляющие сюжет про бытовуху: женщина среднего возраста ни с того ни с сего зарезала мужа столовым ножом. Но это, по крайней мере, более результативный способ провести десять минут, чем тот, который навязала своим героя француженка Клер Дени, единственная женщина — участница альманаха. В ее фильме философ Жан-Люк Нанси со своей студенткой сидят у окна поезда и обсуждают отношение к иностранцам, закидывая друг друга словами "ассимиляция, интеграция, гомогенизация, глобализация, шенгенская зона, американская идея 'общего котла'". Все это время в коридоре стоит молчаливый негр, видимо, покинувший купе не в силах все это слушать. В конце он возвращается и обменивается с соседями несколькими вежливыми словами: выясняется, что ему дорога показалась быстрой и приятной, а собеседникам, вытягивавшим друг из друга жилы, напротив, длинноватой.
Более мрачно пошутил Фолькер Шлендорф, привлекший в качестве соавтора сценария Блаженного Августина. Его рассуждения о прошлом, настоящем и будущем звучат за кадром, пока камера назойливой мухой вьется над лужайкой, где бюргеры жарят свои сосиски. Когда через десять минут, вконец запутав самого себя и отчаявшись определить природу времени, Августин взывает к Богу: "Ты зажжешь светильник мой, Господи, Боже мой. Ты осветишь тьму мою", пузатый толстяк в полосатой майке задевает кочергой за электропроводку, и для него наступает искомое "просветление" и пресловутая "вечность". После этого в качестве передышки следует научно-фантастический рассказик Майкла Редфорда про астронавта, постаревшего в космосе всего на десять минут, пока его сын на земле превратился в развалину. А затем на экране появляется предваряющий последнюю новеллу автограф Жан-Люка Годара, возможно, последнего оставшегося в живых режиссера с философским складом ума. Любитель все структурировать, Годар и отпущенные ему десять минут сумел разделить на подглавки, по пунктам разобравшись с несколькими фундаментальными понятиями, смежными с понятием времени. Не видя надобности повторять уже сказанное, он экономично использовал цитаты из собственных старых фильмов, чтобы проиллюстрировать "последние минуты" юности, смелости, мышления, памяти, любви, тишины, истории, страха, вечности, ну и, разумеется, кинематографа. В главе про последние минуты мышления звучит фраза, годящаяся в эпиграф ко всему киноальманаху: "Мы ничего не можем сказать ни о чем. Вот почему количество книг не ограничено". Скорее всего, именно по этой же причине никак не удается ограничить количество фильмов.