26 декабря Мариинский театр показывает премьеру «Летучей мыши» Иоганна Штрауса в постановке Алексея Степанюка. Накануне Валерий Гергиев и его музыканты исполнили оперетту в Москве, в зале Чайковского, представив ее в специально подготовленной тем же режиссером полусценической версии. Рассказывает Сергей Ходнев.
Пение Айзенштейна (Михаил Трофимов) и Розалинды (Елена Стихина) было куда убедительнее их разговоров
Фото: пресс-служба Московской филармонии
Пение Айзенштейна (Михаил Трофимов) и Розалинды (Елена Стихина) было куда убедительнее их разговоров
Фото: пресс-служба Московской филармонии
Когда-то на протяжении нескольких лет Мариинский театр — под эгидой «Золотой маски», но вне конкурсной программы — показывал в Москве свои главные оперные премьеры в регулярном режиме. Той практики, как и тех спектаклей, и след простыл, однако теперешняя анонсирующая презентация «Летучей мыши» напоминает о поре еще более давней, эдак середины нулевых, когда мариинские солисты певали на сцене КЗЧ «Тристана» или «Пиковую даму» в жанре странноватого «семистейджа», за театральную сторону которого отвечал как раз Алексей Степанюк.
Теперь тоже были попытки сделать театр, и тоже престранные. Чтобы освободить пространство для сцендействия, даже немного скосили рассадку оркестра, поставив маэстро в профиль к музыкантам (и к залу, соответственно). Певцы призваны были вольготно изображать красивую венскую жизнь на авансцене — спиной к оркестру и дирижеру, пюпитры им были ни к чему, благо партии к премьере они успели выучить назубок.
Но качество синхронности все-таки заставляло временами пожалеть о том, что визуального контакта с дирижером у них нет, а качество зрелища — о том, что дело не ограничилось форматом чисто концертного исполнения. Честное слово, ничегошеньки оперетта Штрауса не выиграла от того, что главные герои картинно рассаживались по венским стульям, или от того, что хор, составленный из попугайно разряженных артистов Академии молодых певцов, чокался на балу у князя Орловского бутафорскими бокалами, в которые для замыслов каких-то непонятных были вставлены электрические свечки. А уж когда вокалисты начинали робко приплясывать под польки и галопы, становилось прямо неловко: опять же когда во время сдержанного концертного исполнения артист экспромтом вдруг выделывает коленца — это святое, но от анонсированной режиссерской работы хотелось бы большего.
Все это, впрочем, бирюльки. Печальнее то, что исполнители наглядным образом бились над тем, как бы подобрать ключи к стилистике классической венской оперетты, но их не находили. Все-таки отечественный опереттный опыт ХХ века не совсем то, что в этом случае нужно; во всяком случае, на Западе, где «театров музыкальной комедии» в советском понимании нет и где Штрауса ставят в больших и малых оперных театрах, «Летучую мышь» осваивают в общем и целом органично. Мариинские же артисты выбирают какой-то сложный дрейф между традицией высокой оперы-buffa и КВН. И получается, судя по всему, не очень. Тут уж не спасают ни прекрасные грудные ноты Елены Стихиной (Розалинда), ни прелестная лирика Анны Денисовой (Адель), ни гибкий баритон Александра Трофимова (Айзенштайн), ни старания Екатерины Сергеевой справиться с партией князя Орловского (кабриоли ей давались лучше).
Положим, Иоганн Штраус не совсем очевидный герой для Валерия Гергиева, но оркестровое исполнение было временами по крайней мере похоже по духу на гергиевские трактовки опер бельканто. И в ансамблях, если они складывались, чуть-чуть сквозило что-то россиниевское. Но стоило музыке умолкнуть, а героям открыть рот для разговорных речей — и все это обаяние пропадало.
Дело в том, что театр избрал для постановки «Летучей мыши» русскую версию либретто, сделанную Николаем Эрдманом и Михаилом Вольпиным. Очевидно, расчет был на то, что так певцам будет удобнее, но публике уж точно не было удобно слушать, до какой степени натужно артисты с их оперной артикуляцией доносят до нее разговорные репризы, имеющие к аутентичному либретто довольно проблемное отношение. Возникала, конечно, лишняя возможность задуматься о том, как могли звучать юморески насчет тюремного заключения в 1947-м, когда Эрдман и Вольпин свое либретто выпустили; артисты Мариинки даже сымпровизировали пару дополнительных шуток насчет «сидения», но во всеобщем простоватом гламуре потонули и они.
Отечественные оперные театры много лет уже пытаются в тон с остальным миром примериться к опереточной классике, но идеальных результатов так пока и не видно — вот и Большой театр одиннадцать лет назад выпустил оглушительно дорогую «Летучую мышь» в постановке Василия Бархатова, не особенно преуспев. Возможно, в этом Валерий Гергиев увидел очередной вызов из тех, что ему так нравится с воодушевлением преодолевать: давайте поставим первое полное российское «Кольцо», давайте дадим два концерта в разных полушариях за одни сутки, давайте за пару недель охватим гастролями максимум российских городов, давайте первыми откроемся в условиях пандемии, порожденной уханьской летучей мышью. Но все же бывает материал, как будто бы простой и как будто бы смешной, который волевому наскоку поддается дурно.