Этот особенный год был, конечно, не про тенденции, в том числе спортивные, а про страдания — карантины, тесты, подгонку под коронавирусную реальность календарей и регламентов, подсчет убытков. Но один любопытный тренд именно в российском спорте, кажется, все-таки родился.
Обозреватель отдела спорта Алексей Доспехов
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ
Обозреватель отдела спорта Алексей Доспехов
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ
Всю вторую половину уходящего десятилетия он жил в специфических обстоятельствах — обстоятельствах допингового кризиса. За это время несколько раз менялись руководители ключевых в отрасли структур и несколько раз накатывали новые волны кризиса. В целом не менялась лишь тактика противостояния ему.
Риторика властей — спортивных и неспортивных — иногда звучала жалобно, иногда — чуть суровее, но в ней всегда содержался слишком очевидный посыл: Россия, что бы ей ни инкриминировали, какими бы серьезными ни представлялись обвинения, всегда готова соответствовать нормам спортивного сообщества, его пожеланиям.
Ей не нужна война и кровь. Напротив, они нужны тем, кто постоянно поднимает тему и не собирается считать понесенные уже давным-давно — на Олимпиаде в Рио-де-Жанейро в 2016 году, на Олимпиаде в Пхёнчхане в 2018-м — потери адекватной и окончательной платой за то ли признанное, то ли непризнанное, уже и не разберешь, научившейся ловко управляться с понятиями российской стороной существование допинговой системы.
Но в этом году на внешнем фронте отечественной спортивной политики появилось что-то такое, что контрастировало с прошлым отношением к проблемам. В самом его начале — похожее на кампанию, массовую мобилизацию, присоединение спортсменов и федераций к процессу против Всемирного антидопингового агентства (WADA) и его свежего пакета дьявольски тяжелых санкций в Спортивном арбитражном суде (CAS) на фоне слов о попрании принципов Олимпийской хартии и прав атлетов. В разгар лета — нашумевшая история о просроченной выплате штрафа Международной федерации легкой атлетики (World Athletics), которая должна была привести к изгнанию российских легкоатлетов со всех соревнований. Она была похожа на демарш, поскольку сопровождалась не вежливыми просьбами подождать $6 млн, а напоминаниями о том, что изгнание — коллективная ответственность, то есть снова нарушение базовых ценностей олимпийского движения.
А еще, почти одновременно с легкоатлетической коллизией,— чуть менее заметный кейс.
Международный олимпийский комитет (МОК) проводил совещание с комиссиями спортсменов разных национальных олимпийских комитетов по поводу отмены Правила 50 Олимпийской хартии, запрещающего участникам Олимпиад политические жесты. Тысячи спортсменов уже присоединились к акции Black Lives Matter, тысячи настаивали на том, что для современного мира с его вызовами статья безнадежно устарела. Российская комиссия спортсменов решительно выступила за ее сохранение и против превращения Олимпийских игр в «платформу протеста».
От этих событий веяло уже не смирением и покорностью превратностям судьбы, а контрнаступлением, конфронтацией. Знакомому, кучу лет проработавшему в отечественном спортивном истеблишменте, вообще показалось, что Россия словно сама просит еще кар, сама себя загоняет в спортивную изоляцию, чтобы остаться единственным островком в претерпевшим чудовищные трансформации жанре, на котором торжествуют патриархальные идеалы.
Самое забавное — предварительные итоги действия этого тренда, этих контратак. Борьба за отмену Правила 50, кажется, заглохла. World Athletics легко проглотил просрочку штрафа, а дождавшись перевода и президентских выборов во Всероссийской федерации легкой атлетики (ВФЛА), сразу дал понять, что запускает процесс ее восстановления. А под занавес года CAS смягчил — и не то чтобы символически — санкции WADA в отношении нашей страны. Результаты России с обиженной миной были куда хуже, чем со злой.
